10 лет роману Донны Тартт «Щегол»

«Щегол» американской писательницы Донны Тартт (род. в 1963 г.) ждали 10 лет. Появление романа на русском языке в 2014 году стало даже небольшой сенсацией: книга, получившая Пулитцеровскую премию, до сих пор занимает первые строчки в рейтингах продаж крупных магазинов страны. Почему это удивляет? Сейчас, когда новая книга зачастую материализуются так же быстро, как пирожки в кондитерских, и для её издания даже не требуется одобрения серьёзного издательства (книгу можно выпустить на электронных издательских ресурсах, иногда даже бесплатно), срок в целое десятилетие кажется внушительным. Кроме того, роман смело можно назвать огромным (840 страниц) эпическим полотном о силе искусства.

Но если вы не интересуетесь живописью, редко ходите в музеи или не прочь вздремнуть на симфонических концертах, не спешите закрывать этот пост. Эта книга, скорее, о жизни и о том, как искусство может в неё вмешаться и перевернуть всё самым непредсказуемым образом.

 Кто этот щегол и что мы должны о нем знать

«Щегол» не только название романа, но и название подлинной картины Карела Фабрициуса, голландского художника начала XVII века (1622–1654).

Фабрициус — один из самых талантливых учеников Рембранта, жил в Дельфте, в 32 года погиб там же при взрыве порохового склада, разрушившего целый жилой квартал. Известно только 16 полотен Фабрициуса, в большей или меньшей степени приписываемых художнику, в том числе и «Щегол», который находится в Маурицхёйсе, в Гааге. В России тоже имеется работа Карела Фабрициуса, всего лишь одна — «Гера, скрывающаяся у Океана и Тефии» (1645–1647), картина хранится в ГМИИ.

Фабрициус Карел Питерс. Гера, скрывающаяся у Океана и Тефии, 1645– 647, х., м., ГМИИ, Москва

Черноголовый щегол сидит на кормушке, к которой прикован цепью. Большая часть картины создана при помощи широких мазков, но небольшие детали (например, цепочка) написаны подробно. Эффекта объёмности, присутствия птички в реальном пространстве художник добивается благодаря ракурсу, выбранному для изображения головы щегла. Художник демонстрирует здесь технический приём обманки, создающий иллюзию невозможного. Так картина стала уникальным явлением среди других произведений Золотого века голландской живописи.

Кстати, в XVII веке щеглы были популярными домашними питомцами, их даже дрессировали — учили набирать воду и переносить её в миниатюрном ведре. Название картины на голландском языке — Het puttertje, дословно и переводится как «маленький водонос».

Фабрициус Карел Питерс. Щегол, 1654, дерево, масло, Маурицхёйс, Гаага

Запомним изображение, потому что каждая деталь и подробность, связанная с картиной, предопределяет основную идею книги, прозвучавшую ясно в диалоге главных героев.

«Ну, — он повернулся от плиты, — давай по-честному… А не в том ли смысл всех вещей — красивых вещей, — чтоб служить проводниками какой-то высшей красоте?

… Ну что тут скажешь? Вот есть великие шедевры живописи — народ со всего света съезжается на них посмотреть, они собирают толпы, они растиражированы на кофейных кружках, ковриках для мышек, да на всём подряд. И можно — я сам такой, кстати — всю жизнь честно ходить по музеям, получать от этого искреннее удовольствие, а потом идти в ресторан и преспокойно себе обедать. Но, — он снова уселся за стол, — если картина по-настоящему запала тебе в душу, переменила то, как ты вообще смотришь на мир, как мыслишь, как чувствуешь, то ты не думаешь ведь: “О, мне нравится универсальность образов этой картины” или “Я люблю это полотно за то, что в нём отражены общечеловеческие ценности”. Искусство любят совсем не за это. А за тихий шепоток из-за угла. “Песет, эй ты. Эй, малый. Да-да, ты”.

… То, что заставляет трепетать именно твоё сердце. Ты видишь одну картину, я — другую, в альбоме с репродукциями она изображена и вовсе по-иному, дама, которая в сувенирной лавке покупает открытку с её изображением, видит что-то вообще своё, я уж молчу о людях, которых от нас с тобой отделяет время — за четыреста лет до нас, за четыреста лет после нас, — никогда картина не вызовет двух одинаковых реакций, а у большинства не вызовет никакой реакции вовсе, но настоящие шедевры, они текучие, они уж сумеют просочиться тебе и в сердце, и в разум с самых разных сторон, совершенно необычным, особенным способом. “Я твой, твой. Я был создан для тебя”». 

Так и есть, «Щегол» был создан для нескольких главных героев романа, которые в роковой час встретились в Нью-Йоркском музее на выставке работ голландских мастеров.

Интересно, что и книга Тартт по случайному стечению обстоятельств поступила в продажу в один день с открытием реальной выставки «Вермеер, Рембрандт и Халс: шедевры фламандской живописи Маурицхёйса» в нью-йоркском музее Коллекции Фрика. Небывалый интерес к выставке удивил самих кураторов. Не меньше удивила и очередь из посетителей именно к «Щеглу», хотя на выставке были представлены более известные полотна. Но все хотели посмотреть на картину, описанную в романе Тартт. Сама же писательница увидела полотно Фабрициуса почти 20 лет назад на выставке в Амстердаме, после чего ей и пришла идея нового романа.

«Щегол» в книге и сам главный персонаж, центр сложного, трагического, местами романтического и детективного сюжета.

«…Это случилось в Нью-Йорке, 10 апреля, четырнадцать лет назад. (Даже моя рука отдёргивается от этой даты, нужно сделать усилие, чтобы записать её, чтобы заставить ручку коснуться бумаги. Обычный день, который теперь торчит из календаря ржавым гвоздём.)

Если бы день прошёл так, как задумывалось, он растаял бы в небе незамеченным, сгинул бы без следа вместе с остатками восьмого школьного года. Что бы я сейчас вспомнил? Да ничего, ну или почти ничего. Но теперь, конечно, сама ткань того утра кажется мне яснее настоящего — до самого промозглого, сырого прикосновения воздуха». 

Картина и есть история преступления, она же — история жизни, скитаний, формирования молодого человека Теодора Декера, чья судьба резко покатилась по наклонной сразу после встречи со «Щеглом».

 «… С трудом верилось, что мир рухнул, а кого-то ещё волнуют эти дурацкие занятия… с трудом верилось, что мир когда-то был не мёртв», — фраза, родившаяся в уме мальчика, становится его девизом, образом жизни, состоянием, которые психологи называют «клиникой острого горя». Но помочь умирающему от тоски ребёнку способны лишь дружба, любовь и великое искусство…

Тайна, оберегаемая от Интерпола

Канун Нового года, Амстердам. Теодор Декер — американский гражданин и добровольный пленник фешенебельного голландского отеля. Он простужен, ему плохо, каждое утро он нервно просматривает местные газеты, пытаясь разобрать на незнакомом языке колонку уголовной хроники, где судорожно ищет упоминание своего имени. Кажется, вот-вот мы начнём понимать суть его отношения к преступному миру, но нас уже захлёстывает вихрь воспоминаний героя…

14 лет назад Тео жил в Нью-Йорке с мамой. Отец — несостоявшийся актёр, — выпивал, грустил, а потом просто бесследно исчез, но их обоих это вполне устраивало. Одним дождливым весенним утром мать вызвали в школу за мелкие проделки Тео. Но Одри Декер, слегка позабыв, что ей полагается сердиться, предлагает сыну провести свободные два часа в музее живописи. Когда-то в колледже её сердце покорили лекции по истории искусств и теперь она увлечённо рассказывает о шедеврах выставки сыну. Оба они особенно внимательно разглядывают крохотную картинку голландца Фабрициуса «Щегол». Автор и многие его полотна погибли в результате взрыва… До взрыва в музее остаются считанные минуты… Разговоров с мамой больше не будет, мамы больше не будет…

Тео пришёл в себя возле незнакомого старика, который, прежде чем умереть, дал ему кольцо, упомянул некую фирму и убедил вынести из разрушенного здания небольшое полотно. Так Теодор Декер в одночасье стал сиротой и тайным обладателем бесценного шедевра, разыскиваемого Интерполом.

У Тео была особенная связь с матерью. Он, как щегол на картине, прикован духовными цепями к маме, вечно тоскует, не может изжить чувство вины за её гибель от взрыва. Его одиночество — единственная константа в этом переполненном, буйно развивающемся сюжете.

«Она внезапно возникла рядом со мной, и я увидел её отражение в зеркале. При виде неё я был парализован счастьем. Она улыбалась мне — не мечтой, а присутствием, которое заполнило всю комнату. Я знал, что не могу обернуться, что смотреть на неё прямо — значит нарушать законы её мира и моего.

Наши взгляды на долгое мгновение встретились в зеркале, но как раз в тот момент, когда она, казалось, собиралась заговорить, между нами поднялся туман, и я проснулся». 

Ни психолог, предлагающий кидать в деревья кусочками льда, ни соцслужбы не могут помочь преодолеть тоску. В фешенебельном, уставленном антиквариатом доме школьного приятеля Энди Барбура, куда его (временно, до разрешения ситуации) помещает служба опеки, мальчик ещё более одинок, чем в своей опустевшей квартире. Отныне у него есть только огромное горе и такая же огромная тайна — украденный шедевр.

Кольцо Тео отдал владельцу, а картина овладела им, сделала одержимым. Он всего лишь придержал её немного, а потом не знал, как с ней расстаться… Вместе с ней Тео пришлось много всего пережить, он в некотором роде диккенсовский мальчик-переросток: сперва попал в хорошую семью, потом стал падать и падать, пока не скатился на самое дно.

Но впереди его ждёт обретение Учителя, встреча с неземной рыжей девочкой Пиппой, ставшей ниточкой, навсегда привязавшей Тео к роковому дню взрыва.

Кто же такая Донна Тартт и почему все её романы становятся огромными событиями в литературе?

Донна Тартт — филолог, красивая женщина, увлечённая модой и почти по-сэлинджеровски чурающаяся публичности. Суперзвездой литературы она стала в 30 лет, когда вышел её университетский триллер «Тайная история». В 40 — новая книга — «Маленький друг», большой почти автобиографический роман. В 50 — «Щегол», главный роман, охарактеризованный критиками как роман воспитания.

Её истории — это тексты о взрослении и поиске себя, проверке на прочность нравственных ориентиров, дружбы и любви. В каждом из романов множество отсылок, аллюзий и цитат из мировой литературы. Критики находили в её текстах связи с эстетикой Эдгара Алана По, с диккенсовскими персонажами, особенно с сиротой Оливером Твистом. От Достоевского она перенимает душевные терзания, перекраивая их и сюжет убийства на современный манер. В «Тайной истории» убийство студента можно усмотреть как повторение сюжетной ситуации романа «Бесы».

«Щегол» тоже изобилует цитатами и отсылками. Исследователи откровенно указывают на «код Достоевского»: герои рефлексируют над «Идиотом», они вспоминают князя Мышкина, а Тео и вовсе своеобразная пародия на него — он тоже хочет помочь людям вокруг, что приводит его к совершению одного преступления за другим. Одна из глав романа даже называется «Идиот», и в ней яркая параллель с сюжетной линией отношений князя Мышкина и Аглаи. Но Тео не сходит с ума, не уничтожает себя, как Мышкин. Хотя один из сюжетов несёт в себе зародыш безумия: богатое, красивое и лощёное нью-йоркское семейство Барбуров, которое даёт Тео первый из череды его временных домов, разрушается в конце повествования безумием его главы. И вот отсылка к «Будденброкам» Томаса Манна.

Борис, друг Тео, через которого происходит связь с русской культурой, задаётся вопросом, неизбежно ведущими к Достоевскому: «Если от добрых намерений иногда бывает вред? То где тогда сказано, что от плохих бывает только плохое? А вдруг иногда неверный путь — самый верный?»

Борис, беспризорный сын русского эмигранта — готовый герой плутовского романа. А истории об антикварной торговле повзрослевшего Тео (от способов реставрации до методов сбыта подделок) отсылают к интеллектуальным детективам в духе Умберто Эко или Артуро Переса-Реверте.

Много общего у «Щегла» с сагой о Гарри Поттере Джоан Ролинг, даже кличка Декера. Тео — «мальчик, который выжил», когда его мать погибла, хотя должно было быть наоборот: он, а не мать был в эпицентре взрыва. И в момент её гибели Тео, как и Поттер, тоже получает что-то вроде волшебного дара. Ну а сюжет об одиноком старом чудаке Хоби, пригревшим сироту — из «Без семьи» Гектора Мало.

В «Щегле» Донна Тартт сгущает обстоятельства, при которых смерть вторгается в мир героев раньше времени и разрушает его, не оставляя надежды на жизнь. Но всё уравновешивается искусством. Завёрнутая в старую наволочку прекрасная картина, за которую Тео грозит долгий тюремный срок, — его суперсила.

«Моя взрослая жизнь подпитывалась огромной, подспудной, первобытной радостью — убеждением, что вся эта жизнь уравновешена одной тайной, которая в любой момент может её разметать».

 «И я прибавляю свою любовь к истории людей, которые тоже любили красивые вещи, выглядывали их везде, вытаскивали из огня, искали их, когда они пропадали, пытались сохранить их и спасти, передавая буквально из рук в руки, звучно выкликая промеж осколков времени следующее поколение тех, кто будет любить их, и тех, кто придёт за ними».

Почему «Щегол» — роман воспитания

Существует ряд признаков, которые позволяет отнести то или иное произведение к жанру романа воспитания. Прежде всего структуру определяет процесс воспитания главного героя, который проходит суровую школу жизни, чтобы в конце концов ответить на важные вопросы и обрести себя.

Так и в «Щегле» Теодор Декер сталкивается с многочисленными жизненными трудностями, которые закаляют его характер и формируют личность. Потеряв при взрыве в музее свою мать и украв с выставки по просьбе умирающего старика знаменитую картину, 13-летний Теодор начинает свой путь во взрослый мир, полный подозрений, сомнений, предательств и преступлений. Меняя дома, обретая и теряя друзей, герой под воздействием обстоятельств становится то примерным сыном, то отпетым мошенником, то безнадёжным наркоманом, то влюблённым романтиком, то честным и трудолюбивым помощником, то загнанным преступником. И в этой череде событий существует вещь, ставшая «гвоздиком», за который зацепилась его судьба, которая приподняла его «над самой поверхностью жизни и позволила понять», кто он такой — картина «Щегол».

Результатом его случайного и одновременно трагического разговора с умирающим стариком в музее становится не только обретение «Щегла», но обретение Учителя. Реставратор мебели Хоби, у которого после долгих скитаний находит приют сирота Тео, воссоздаёт красоту из обломков былого величия: безнадёжно испорченные вещи обретают в его руках вторую жизнь. Добродушный, ласковый и на первый взгляд немного неловкий герой, утирающий лоб «внутренней стороной запястья, как это делают рабочие», становится для Тео лучшим психологом, а его дом — тем самым местом, куда всегда можно прийти (должно быть, о таком и мечтали герои Достоевского). Хоби возвращает душу изувеченной красоте, и красоту — изувеченным душам, он возвращает смысл вещам и смысл жизни.

Главная тема, связывающая почти всех важных героев, — любовь к вещам. Вещь — это синоним состояния покоя, противоположность движения, которое мы отождествляем с жизнью. Мать Тео перед гибелью рассуждает о том, «как спелость переходит в гниль. Фрукт идеален, но это ненадолго — он вот-вот испортится. <…> Когда видишь мух или насекомых в натюрмортах, увядший лепесток, чёрную точку на яблоке — это означает, что художник передаёт тебе тайное послание. Он говорит тебе, что живое длится недолго, что всё — временно. Смерть при жизни. Потому-то их называют natures mortes».

Но если жизнь несёт в себе смерть, то мысль о смерти — которой, собственно, посвящён весь «Щегол» — предполагает бесконечность жизни. Мёртвая изначально вещь (особенно картина) становится метафорой этой бесконечности. Она останавливает мгновение, парадоксальным образом позволяя жизни длиться, переживает человека, хранит тепло рук: «В разгар нашего умирания, когда мы проклёвываемся из почвы и в этой же почве бесславно исчезаем, какой же это почёт, какой триумф — любить то, над чем Смерть не властна. Не только катастрофы и забвение следовали за этой картиной сквозь века — но и любовь».

Р. S. В отличие от истории, описанной в романе Тартт, картину Фабрициуса «Щегол» в реальной жизни не похищали. Взрыва в музее Metropolitan никогда не было.

Книгу можно взять на абонементе РГБС, в библиотеке АV3715, в «Литрес».

Р. Р. S. В 2019 году по мотивам книги снят фильм с одноимённым названием, режиссёр Джон Кроули. Российская публика оценила его как аккуратный пересказ романа.

Трейлер к фильму >>>