Николай Степанович Гумилёв родился в 1886 году в Кронштадте. Его прадед по отцовской линии был священником. В семинариях и духовных училищах было принято давать студентам новые фамилии взамен родных; фамилия Гумилёв была семинарской (от лат. humilis — смиренный) и изначально ударение в ней стояло на первом слоге. Но сам будущий поэт не терпел такой вариант своей фамилии и отзывался только на Гумилёва, не вставая с места в гимназии при обращении «Гу́милев». Это было явным нарушением дисциплины.

«В четырнадцать лет я прочел «Портрет Дориана Грея» и вообразил себя лордом Генри — вспоминал поэт. — Я стал придавать огромное внимание внешности и считал себя некрасивым… Я действительно, наверное, был тогда некрасив — слишком худ и неуклюж… К тому же, как часто у мальчишек, красный цвет лица и прыщи. И губы очень бледные. Я по вечерам запирал дверь и, стоя перед зеркалом, гипнотизировал себя, чтобы стать красавцем. Я твердо верил, что силой воли могу переделать свою внешность». При этом Гумилёв ещё и картавил, особым образом произносил «р» и «л» — впоследствии эта особенность речи поэта воспринималось иначе, но не в ранней юности. В конце 1903 года Николая познакомили с Анной Горенко. Ей он вовсе не понравился, в отличие от Гумилёва, но в будущем Анна стала поэтессой Ахматовой — и его женой.

Большинство своих прочих мечтаний он также претворил в жизнь. Стремление к неведомому, сопряжённому с опасностями, сопровождало Гумилёва всю жизнь. С ранних лет его манил Восток, Африка, путешествия, морские приключения. Пассионарность, то есть непреодолимое внутреннее стремление к деятельности, направленной на изменение своей жизни, окружающей обстановки, поэт проявлял в повседневной жизни постоянно. Ввёл термин «пассионарность» в науку и разработал связанную с ней теорию этногенеза сын Гумилёва и Ахматовой — философ и историк Лев Гумилёв.

В Африку Николай впервые отправился осенью 1908 года. В письме поддерживавшему его Валерию Брюсову он назвал целью поездки «в новой обстановке найти новые слова». Позже было ещё два путешествия в Африку — в 1910 и 1913 годах. Хоть поэт и возвратился домой, его душа осталась там.

 

Наплывала тень… Догорал камин,

Руки на груди, он стоял один,

 

Неподвижный взор устремляя вдаль,

Горько говоря про свою печаль:

 

«Я пробрался вглубь неизвестных стран,

Восемьдесят дней шёл мой караван;

 

Цепи грозных гор, лес, а иногда

Странные вдали чьи-то города,

 

И не раз из них в тишине ночной

В лагерь долетал непонятный вой.

 

Мы рубили лес, мы копали рвы,

Вечерами к нам подходили львы.

 

Но трусливых душ не было меж нас,

Мы стреляли в них, целясь между глаз.

 

Древний я отрыл храм из-под песка,

Именем моим названа река,

 

И в стране озёр пять больших племён

Слушались меня, чтили мой закон.

 

Но теперь я слаб, как во власти сна,

И больна душа, тягостно больна;

 

Я узнал, узнал, что такое страх,

Погребённый здесь в четырёх стенах;

 

Даже блеск ружья, даже плеск волны

Эту цепь порвать ныне не вольны…»

 

И, тая в глазах злое торжество,

Женщина в углу слушала его.

 

Экспедиция 1913 года была согласована с Академией наук. Вместе с Гумилёвым в качестве фотографа поехал его племянник Николай Сверчков. В Стамбуле они познакомились с турецким консулом Мозар-беем, ехавшим на восток Абиссинии, в город Харар (ныне соответственно Эфиопия и Харэр), и продолжили путь вместе. Сначала направились в Египет, оттуда — в Джибути. Должны были поехать вглубь страны по железной дороге, но через 260 км поезд остановился — путь размыли дожди. Большая часть пассажиров вернулась, но Гумилёв, Сверчков и Мозар-бей выпросили у рабочих дрезину и проехали 80 км повреждённого пути на ней. Приехав в Дире-Дауа, наняли переводчика и отправились караваном в Харар.

В Хараре Гумилёв не без трудностей купил мулов и познакомился с губернатором, в будущем ставшим императором Эфиопии Хайле Селассие I, которого приверженцы растафарианской религии считают воплощением Бога Иеговы (Джа). Поэт подарил будущему императору ящик вермута и сфотографировал его, его жену и сестру.

Из Харара путь лежал через малоизученные земли. Переправлялись через быструю реку Уаби, где Сверчкова чуть не утащил крокодил. Вскоре начались проблемы с провизией, Гумилёв был вынужден охотиться. В городе Шейх-Гуссейн местный вождь тепло принял экспедицию. Им показали гробницу святого Шейх-Гуссейна, в честь которого был назван город. Там была пещера, из которой, по преданию, не мог выбраться грешник: «Надо было раздеться… и пролезть между камней в очень узкий проход. Если кто застревал — он умирал в страшных мучениях: никто не смел протянуть ему руку, никто не смел подать ему кусок хлеба или чашку воды…» Гумилёв пролез и благополучно вернулся.

На Первую мировую войну поэт пошёл добровольцем, несмотря на то что к армейской службе его признали негодным.

 

И в рёве человеческой толпы,

В гуденье проезжающих орудий,

В немолчном зове боевой трубы

Я вдруг услышал песнь моей судьбы

И побежал, куда бежали люди,

Покорно повторяя: буди, буди.

 

Солдаты громко пели, и слова

Невнятны были, сердце их ловило:

«Скорей вперёд! Могила, так могила!

Нам ложем будет свежая трава,

А пологом — зелёная листва,

Союзником — архангельская сила».

 

Так сладко эта песнь лилась, маня,

Что я пошёл, и приняли меня

И дали мне винтовку и коня,

И поле, полное врагов могучих,

Гудящих грозно бомб и пуль певучих,

И небо в молнийных и рдяных тучах.

 

О смелости Гумилёва на фронте ходили легенды. За личную храбрость и мужество поэт был награждён двумя Георгиевскими крестами, произведён в унтер-офицеры. В документальном дневнике «Записки кавалериста» поэт показал тяготы войны, невзгоды тыловой жизни, ужас смерти. Сборник «Колчан» отразил боль страны, разрушенной и опустошённой.

В 1918 году Гумилёв вернулся в Россию. Один за другим написал и издал несколько поэтических сборников. Читал лекции в Институте истории искусств, работал в редколлегии издательства «Всемирная литература», стал влиятельным литературным авторитетом. Но своих религиозных и политических взглядов Гумилёв не скрывал. Открыто крестился на храмы, а на одном из поэтических вечеров на вопрос из зала о политических убеждениях ответил: «Я убеждённый монархист».

1 сентября 1921 года в газете «Петроградская правда» было опубликовано сообщение ВЧК «О раскрытом в Петрограде заговоре против Советской власти», в котором указывались участники заговора — более 60 человек. Фамилия поэта стояла в списке на 13-м месте.

 

И умру я не на постели,

При нотариусе и враче,

А в какой-нибудь дикой щели,

Утонувшей в густом плюще,

 

Чтоб войти не во всем открытый,

Протестантский, прибранный рай,

А туда, где разбойник и мытарь

И блудница крикнут: вставай!

 

После казни произведения и само имя Гумилёва были запрещены, неупоминание их исправно соблюдалось. Впервые после опалы стихи были напечатаны в СССР в 1986-м. Юридически Николая Гумилёва реабилитировали в 1992 году. Точное место захоронения расстрелянных неизвестно и теперь.