Роман без сюжета: Саша Соколов «Школа для дураков»

 

Писатель, эссеист, критик, журналист Саша Соколов – значительное и загадочное явление русского языка и литературы конца ХХ – начала ХХI века. Он один из немногих, кто, смело переосмысливая лучшие традиции классики, придавал русской литературе современное и всемирное звучание. Блестящий стилист и тонкий психолог, Саша Соколов широко использовал в своем творчестве приемы постмодернизма, сюрреализма и гротеска.

 

Любимец Набокова, который бунтует против идеологии в литературе, спасает героев от норм нравственности и изгоняет из своих книг сюжет и диалог. Все это – Саша Соколов. Разберемся, как писателю удается умело жонглировать классикой и жанром массмаркета в литературе, и расскажем о его самом знаменитом романе – «Школа для дураков».

 

 

Обложка книги

Жизненный и творческий путь Соколова

Загадочный и закрытый писатель может похвастаться не самой банальной биографией, которая сама по себе тянет на роман. Стоит начать с того, что родился Саша в Канаде в семье настоящих шпионов. Его родители жили в Оттаве, при советском посольстве. Отец Всеволод Сергеевич (1913–2000), бывший фронтовик, командир танкового батальона, занимал официальную должность военного атташе, но выполнял тайное задание – охотился за чертежами американской атомной бомбы. Мать Лидия Васильевна (1913–2000) служила связной.

Имя Всеволода Соколова лишь однажды мелькнуло в Toronto Daily Star. Когда-то газета поздравляла скромного дипломата с рождением в 1943 году сына Саши. Но теперь уже все знают, что скромный сотрудник посольства в Оттаве, на самом деле, агент по кличке Дэви, майор ГРУ; в Москве его донесения ложатся на стол Берии.

 

 

Страница канадской газеты Toronto Daily Star, где дипломата Всеволода Соколова поздравили с рождением сына. 1943 год

 

В 1945 году резидентура была раскрыта (шифровальщик советского посольства Игорь Гузенко выдал Канаде документы об охоте за атомными секретами США) и Соколовых выслали в Советский Союз.

 

Год спустя семья переехала в Москву, где стала проживать на Велозаводской улице. Казни отец избежит. В Москве Всеволода Соколова отправят на кладбище слонов…. На сленге ГРУ, «слон» – это раскрытый агент, который теперь преподает в академии будущим разведчикам. А его сын, канадский мальчик Саша, впервые увидит свою новую родину.

 

В конце 50-х получила квартиру на улице Алабяна. Александр учился в школе № 596. В школьные годы Саша расцвел, пользуясь успехом у сверстников. Он был свободным и бесстрашным, позволяя себе веселые и даже дерзкие выходки, которые любившие его учителя спускали на тормозах.

 

Саша Соколов в школьные годы

 

В 1962-м молодой человек стал студентом Военного института иностранных языков, который спустя три года бросил. Замаячила необходимость службы в армии, которую будущий писатель избежал оригинальным способом: прикинулся сумасшедшим и три месяца провел в психиатрической больнице. К тому моменту на его счету уже была попытка побега за границу, за которую он отсидел в тюрьме и вышел только благодаря связям отца.

 

В 1965 году стал участником первого выступления СМОГ в читальном зале библиотеки им. Фурманова на Беговой улице. Под псевдонимом Велигош опубликовал стихи в самиздатовском журнале смогистов «Авангард».

 

В 1967 году поступил на факультет журналистики МГУ, на третьем курсе перевелся на заочное отделение.

 

Перейдя на заочное отделение, молодой человек уехал в Марий Эл, где работал в сельской газете «Колхозная правда». Он был уверен, что так скорее придет к настоящей прозе.

 

В 1967–1968 годах в советской периодике вышли первые очерки и критические статьи Соколова; его первый рассказ опубликовала газета «Новороссийский рабочий», а напечатанный журналом Всероссийского общества слепых «Жизнь слепых» (с 1969 года – «Наша жизнь») рассказ «Старый штурман» получил премию как «лучший рассказ о слепых».

 

В 1973 году закончил свой первый роман «Школа для дураков». Некоторое время жил с первой женой Таисией Суворовой и дочерью Александрой (род. 1973) в станице Подгорной в Георгиевском районе Ставропольского края, работал в районной газете «Ленинская правда» (ныне «Георгиевские известия»). Оставив семью, вернулся в Москву.  

Со второй женой, австрийкой Иоханной Штайндль, Соколов познакомился, когда она преподавала немецкий язык в МГУ. Лишь после того, как Штайндль в 1975 году начала сухую голодовку в венском соборе Святого Стефана, Соколов получил разрешение покинуть Советский Союз и уехал в Австрию.

 

В Австрии работал лесорубом в Венском лесу. В сентябре 1976 года, вскоре после выхода «Школы для дураков» в Америке, перебрался в США.

 

В 1977 году получил канадское гражданство.

 

В марте 1977 года у Иоханны Штайндль и Соколова родился сын, который впоследствии стал журналистом. Вторая дочь писателя, Мария Гольдфарб, родилась в 1986 году в Нью-Йорке.

 

С 1988 года женат на американке Марлин Ройл, тренере по гребле.

 

В 1988 году впервые после эмиграции посетил СССР.

 

Читал лекции в университетах США и Канады, работал лыжным инструктором в Вермонте. После публикации романов «Между собакой и волком» (1980) и «Палисандрия» (1985) перестал печататься и стал писать «в стол», из-за чего получил репутацию «русского Сэлинджера».

 

 

История написания книги

 

Чтобы написать свой первый роман, Соколов увольняется из газеты «Литературная Россия» и устраивается егерем в Безбородовское охотничье хозяйство в Калининской области. «Очень свободное место, где никто меня работой не обременял, – рассказывал Соколов в интервью радио «Свобода». – Может быть, раз в неделю приезжали охотники. Самое неудобное было то, что они привозили с собой слишком много ящиков коньяку».

 

В 1976 году машинописная копия романа была переправлена в Америку через Египет дипломатической почтой – помогли знакомые отца Соколова, бывшего сотрудника посольства СССР в Канаде.

 

Издательство отправило рукопись Набокову, и писатель, не жаловавший советскую прозу, внезапно прислал хвалебный отзыв: «Обаятельная, трагическая и трогательнейшая книга».

 

Роман опубликовали в американском издательстве «Ардис». В нашей стране он впервые был напечатан в 1989 году в мартовском номере журнала «Октябрь». К моменту публикации в СССР репутация книги уже непререкаема: Андрей Битов в журнальном послесловии называет ее «эталоном первой книги прозаика».

 

Человек не может исчезнуть моментально и полностью, прежде он превращается в нечто отличное от себя по форме и по сути, – например, в вальс, в отдаленный, звучащий чуть слышно вечерний вальс, то есть исчезает частично, а уж потом исчезает полностью

 

 

О чем роман «Школа для дураков»

 

«“Школа для дураков” посвящена «слабоумному мальчику Вите Пляскину, моему приятелю и соседу»: хотя в тексте не говорится об этом напрямую, заглавие и посвящение дают понять, что герой книги (он же рассказчик) учится в интернате для умственно отсталых детей. В одном из интервью писатель рассказывает, что слабоумный мальчик Витя Пляскин действительно существовал, жил в многоквартирном доме на Велозаводской и был первым другом детства Соколова.

Саша Соколов со второй женой, австрийкой Иоханной Штайндль

 

В имени Вити Пляскина видят аллюзию на пляску святого Вита – это расстройство, также известное под названием хорея или хореический гиперкинез, характеризуется беспорядочными, хаотическими и неконтролируемыми движениями.

 

Можно предположить, что переживания героя (героев) связаны с дачным поселком, где живет его семья, и живописной местностью вокруг, с учителем географии Павлом Норвеговым (вероятно, уже умершим), с профессорской дочкой Ветой, Аллюзия на пляску святого Вита в имени главного героя – Вити ПляскинаАкатовой, к которой рассказчик неравнодушен, – но это лишь гипотезы. В тексте ничто не окончательно и не достоверно: реальность теряет привычные очертания и оказывается увиденной будто впервые.

 

Ученик школы для слабоумных запоминает только то, что его впечатляет, живет так, как ему хочется. Реальность в его голове смешивается, вместо монолога – диалог с самим собой. Но общество «скучных» взрослых пытается воспитать из него идеологически правильную личность. Сюжета в типичном понимании нет, есть лишь герой и его нелинейное восприятие мира. Реальность постоянно перечисляется через запятую.

 

«Школа для дураков» представляет собой нескончаемый поток впечатлений, переживаний и ассоциаций. В этом течении речи переплетаются цитаты из советских газет, обрывки подслушанных разговоров, библейские аллюзии, советские канцеляризмы и вывернутые наизнанку языковые клише; все обрывается уведомлением, что «у автора вышла бумага». У текста нет сюжета и видимой структуры (хотя на более глубоком уровне он скреплен повторяющимися образами, темами и даже фонемами), но есть ощутимая скорость, ритм и стилистическая отточенность.

 

«Школа для дураков» – роман-воспитание: цикл развития героя от юношеского романтизма до взрослого прагматизма. Мир и жизнь – опыт, школа «для дураков», которую нужно пройти. Как результат, протрезвление и попытка сохранить свое восприятие мира. Вся книга – спор ученика со своим альтер эго, сражение за свободу мыслей во взрослом мире.

 

Вся книга – спор ученика со своим альтер эго, сражение за свободу мыслей во взрослом мире

 

Композиция и стилевые особенности произведения

В романе есть разные поджанры и стилистические приемы, которые образуют произведение. В первой главе диалоги являются не способом передать прямую речь, но полемикой героя, разговором с самим собой (что подчеркивает его раздвоение личности), мира героя и «взрослого» мира. Во второй главе поджанр вынесен в заглавие – «Теперь рассказы, написанные на веранде». Каждый из рассказов в абсурдной манере повествует о разных случаях. Место действия в основном дачный поселок (как и для большинства событий «школы»).

 

Третья глава «Савл» – автобиографическое описание жизни Павла Петровича Норвегова. Внутри нее есть еще поджанры: сочинения на заданную тему, петиция, объяснительная записка. Но границы между ними смываются. Школьное сочинение переходит в художественную зарисовку, петиция – в объяснительную записку.

 

 Глава «Скирлы» – отсылка к одноименной русской сказке про медведя, который потерял лапу в капкане. «Скирлы» – скрип деревянного протеза, который раздается за окном у охотника. Медведь из сказки – это Шейла Соломоновна Трахтенберг, завуч школы для дураков. Здесь много поговорок, которые придают речи и простую манеру и абсурдную эстетику. Они формируют образ ученика с раздвоением личности.

 

Пятая глава называется «Завещание», но не соответствует заглавию в полном смысле слова. Ее основа – притча о плотнике в пустыне, который согласился распять человека на кресте, чтобы получить инструменты для работы. Притчу рассказывает Павел Петрович Норвегов на своем последнем уроке в школе, перед тем, как его выгонят. Из уст учителя она звучит как монолог, напутствие, нравственное завещание ученикам.

 

Можно говорить о диссоциативном расстройстве идентичности рассказачика – состоянии, когда в сознании человека сосуществуют две и более равноправные личности

 

Зачем в книге нужны бесконечные перечисления

 

Длинные немотивированные перечисления разнородных предметов – прием, типичный для литературного постмодернизма, можно вспомнить хотя бы рассказ Сорокина «Дорожное происшествие» со знаменитым пассажем про Бобруйск («Человек, родившийся и выросший в России, не любит своей природы? Не понимает ее красоты? Ее заливных лугов? Утреннего леса? Бескрайних полей? Ночных трелей соловья? Осеннего листопада?») или поэму Тимура Кибирова «Сквозь прощальные слезы». Очевидно, что и у Соколова, и у авторов позднесоветского подполья этот прием восходит к модернистской традиции начала XX века, – в частности, к «Улиссу» Джойса с подробнейшими перечислениями (например, содержимого шкафов в кухне Леопольда Блума), занимающими по нескольку страниц.

Перечисления у Соколова создают сбой, разрыв в повествовании, позволяют (еще и таким способом) добиться эффекта остранения, выстраивают ироническую дистанцию по отношению к предмету:

…Станция, где происходит действие, никогда, даже во времена мировых войн, не могла пожаловаться на нехватку мела. Ей, случалось, недоставало шпал, дрезин, спичек, молибденовой руды, стрелочников, гаечных ключей, шлангов, шлагбаумов, цветов для украшения откосов, красных транспарантов с необходимыми лозунгами в честь того или совершенно иного события, запасных тормозов, сифонов и поддувал, стали и шлаков, бухгалтерских отчетов, амбарных книг, пепла и алмаза, паровозных труб, скорости, патронов и марихуаны, рычагов и будильников, развлечений и дров, граммофонов и грузчиков, опытных письмоводителей, окрестных лесов, ритмичных расписаний, сонных мух, щей, каши, хлеба, воды. Но мела на этой станции всегда было столько, что, как указывалось в заявлении телеграфного агентства, понадобится составить столько-то составов такой-то грузоподъемностью каждый, чтобы вывезти со станции весь потенциальный мел.

Этот прием, помимо прочего, идеально соответствует позиции «пристального всматривания», свойственной рассказчику «Школы»: внимательно смотреть – означает все выделить, все назвать и все перечислить; с той поправкой, что эта каталогизация происходит в неопределенном мире, где перемешаны вещи существующие и воображаемые.

 

Отрывок из аудиокниги «Школа для дураков» (рассказ о покупке пижамы)

 

Так, история о покупке пижамы растягивается на полторы страницы сплошного речевого потока без точек и запятых. Жена рассказывает, не упуская ни одной из деталей, дотошно и скрупулезно, как они с мужем стояли в очереди за бананами, и она пошла в универмаг, и там увидела пижаму, и вернулась к мужу за деньгами, а он не хотел давать, но женщина в очереди посоветовала взять (так как пижама очень стоящая покупка, поэтому она купила всей семье и даже одну зятю в Гомель послала, он учится там на курсах), они идут с мужем за пижамой, естественно, что подробно представлена продавщица из отдела, мужского нижнего белья, детально описана пижама и ее примерка, разговоры мужа, жены и продавщицы, советы, попутные рассказы о своих семьях и проблемах и многое другое. Читатель снова «обманут»: всем предшествующим строгим тоном его подготавливают к тому, что сейчас откроется некая истина, читатель знает, что слово «правда» может звучать либо в возвышенном контексте, либо в идеологическом, но оказывается, что земное, обыденное, мещанское, семейное тоже имеет право называться «правдой». Покупка пижамы обретает иронический и вместе с тем поэтический характер, отражая понятия дома, семьи, тепла, уюта. Такая правда всегда близка и понятна человеку, она естественна. Слово «правда» «одомашнивается», с него снимается идеологическая пафосность.

 

В «Школе для дураков» поднимаются фантасмагорически осмысленные проблемы советского общества: репрессии, гонения на генетику, воинствующий атеизм и одна из актуальнейших проблем – дефицит.

 

 

В «Школе для дураков» поднимается одна из актуальнейших проблем того времени – дефицит

Что происходит в финале «Школы»

 

На последней странице романа поток речи рассказчика прерывается репликой автора: «Ученик такой-то, позвольте мне, автору, снова прервать ваше повествование. Дело в том, что книгу пора заканчивать: у меня вышла бумага». Рассказчик сообщает, что мог бы еще рассказать о собственной свадьбе с Ветой Акатовой, а также о том, как река близ поселка вышла из берегов и затопила все дачи, после чего рассказчик вместе с автором выходят на улицу и «чудесным образом превращаются в прохожих».

 

Эта концовка сближает «Школу» с произведениями Хармса («На этом я временно заканчиваю свою рукопись, считая, что она и так уже достаточно затянулась», «Однако на этом автор заканчивает повествование, так как не может отыскать своей чернильницы») и «Сентиментальным путешествием» Стерна – Соколов не раз называл Стерна в числе повлиявших на него авторов.

 

Но эта незавершенность, оборванность – не просто дань традиции, она соответствует неопределенности мира «Школы»: рассказ о нем нельзя закончить, можно только оборвать. Мы (автор, рассказчик, читатель) видим перспективу счастливого и одновременно апокалиптического финала, но отказываемся доходить до этой точки – создатель этого текста выходит из него, как выходят из дома на улицу (не забыв упомянуть в тексте этот маршрут). Растворение в толпе прохожих можно трактовать как уничтожение собственного, пусть даже раздвоенного «я» – или как окончательное растворение в стихии языка (вернее, множества чужих языков, и без того пронизывающих пространство «Школы»). Но, возможно, важнее любой рациональной интерпретации для понимания финала оказывается тот факт, что автор и его герой претерпевают очередное перерождение «весело болтая, хлопая друг друга по плечу и насвистывая дурацкие песенки»; на этой ноте покинем текст и мы.