Валентин Петрович Катаев вошел в историю литературы в разных ипостасях: как автор детской сказки («Цветик-семицветик»), подростковой прозы («Белеет парус одинокий»), сюжета романа «Двенадцать стульев» (подаренного своему брату Евгению Петрову и Илье Ильфу)…

 

Менее прослежен его поздний период (по мнению некоторых писателей и критиков, самый значительный в творчестве Валентина Петровича) — с середины 60-х по конец 70-х годов. Создатель и первый редактор журнала «Юность», наставник литературной группировки его новых авторов (Андрея Вознесенского, Василия Аксёнова, Анатолия Гладилина и др.), перенёс тяжёлую операцию. Вместе со злокачественной опухолью, по словам одного критика, врачи удалили соцреалистическое прошлое советского классика. В повести «Святой колодец» (1966) Катаев провозгласил новое литературное направление под названием «мовизм» (от французского mauvais — «дурно, плохо»). Мовистом номер один он называл Гладилина, номером два — себя самого.

 

Эта шутка советского писателя только с виду была незатейлива, однако по существу означала смену вех и была актом художественного неповиновения. Дескать, когда все пишут хорошо и правильно, знаменатель увеличивается и дробь мельчает, поэтому писать ещё лучше бесперспективно — это массовое производство, а не творчество. Шанс обрести читателя получит тот, кто отважится писать не лучше, а иначе — отсюда катаевский мовизм. Ничего революционного в нём не было, лишь возвращение к истокам — к смыслу и свободе творчества. После десятилетий принуждения писателей к соцреализму писатели разучились делать плохо, то есть иначе.

 

«Святой колодец» рассказывает о блужданиях души между жизнью и смертью. Повесть отличается прихотливой композицией и стилевым разнообразием — от реализма в духе неторопливых русских повестей до сюрреализма (мотивированного нахождением под наркозом, сновидениями и воспоминаниями о реальных или воображаемых встречах) и сатиры (о человеке-дятле с хвостом севрюги, говорящем коте и стукачах); щемящим лиризмом и самоиронией. Болезнь, чуть не отправившая писателя на тот свет, помогла ему начать с чистого листа, с практически безукоризненно исполненного произведения словесного искусства, невозможного к повторению. Катаев преклонялся перед великими поэтами и на протяжении всей жизни сам писал стихи, отказываясь их издавать, что было бы ему нетрудно. И вот мовизм позволил ему снять заклятие и впредь выстраивать свою прозу по образцу поэзии — ассоциативно, а не строго последовательно.

 

«Святой колодец» проторил путь повестям «Трава забвенья» (1967) и «Алмазный мой венец» (1978). Пародисты переименовали последнюю в «Алмазный мой кроссворд», поскольку писатель предложил читателю литературную загадку, присвоив своим героям прозрачные и не очень прозвища и разложив перед ним пасьянс очень личных воспоминаний. На старости лет, пережив почти всех, он против течения времени спустился к истокам своей литературной молодости. В книге фигурирует некий Командор, в котором читатель без труда узнаёт Владимира Маяковского. В королевиче понятен Сергей Есенин, в синеглазом — Михаил Булгаков. Всё это, сплетаясь с достоверными историческими фактами, создаёт для читателя своего рода завлекательную игру. За время, прошедшее с момента появления, текст оброс слухами и легендами. «Алмазный мой венец» совершенно не походил на типичную советскую литературу, что вызвало, с одной стороны, нападки ревнителей социалистического реализма, увидевших в романе «набор низкопробных сплетен, зависти, цинизма, восторга перед славой и сладкой жизнью», и негативные оценки бесцензурного там- и самиздата, а с другой — благодарные отклики читателей, для которых роман оказался едва ли не основным источником сведений о Бабеле, Булгакове, Мандельштаме, Олеше, не говоря уже о куда менее известных Владимире Нарбуте или Семёне Кесельмане.

 

В ответ на приглашение войти в руководящие органы Союза писателей Валентин Катаев ответил: «Поймите, мне осталось всего пятнадцать минут… И все эти пятнадцать минут я буду писать». И уже в 80-е годы он создаёт ещё несколько значительных произведений — таких, как «Сухой лиман», «Спящий» или «Юношеский роман», в которых обратился к событиям своей юности.

 

Валентин Петрович скончался от воспаления лёгких на 90-м году жизни. В больнице писатель сказал дочери Евгении: «Я знаю теперь, что такое смерть, и обязательно должен это написать. Я не боюсь её больше. Если бы вы знали, какая там прекрасная музыка!»