Чехов с Зелёного острова: Джеймс Джойс и его книга «Дублинцы»

 

Я всегда пишу о Дублине, потому что, если я могу постичь суть Дублина, я могу постичь суть всех городов на свете.

 

Джеймс Джойс

 

В этом году исполняется 110 лет со дня выхода в печать сборника рассказов Джеймса Джойса «Дублинцы», что стало новым этапом в развитии европейской новеллистики.

 

В то время новеллы ещё не было принято объединять в сборники по внутреннему родству, и расположение рассказов всецело зависело от прихоти составителя. В новую книгу новеллист, как правило, включал все короткие вещи, написанные со времени публикации последнего сборника. «Дублинцы» же воспринимались как цельное и обособленное художественное произведение. В этом отношении книга Джойса стала моделью сборника рассказов как самостоятельной литературной формы, занимающей промежуточное положение между новеллой и романом.

 

Обложка книги «Дублинцы»

 

О жизни и творчестве Джеймса Джойса

 

Джеймс Августин Алоизиус (Огастин Алоишес) Джойс родился в 1882 году в Дублине. Неудачное ведение дел почти разорило его отца, который вынужден был неоднократно менять профессию. Семья несколько раз переезжала из одного района Дублина в другой.

 

Детство писателя прошло во времена политического взлёта Ирландской парламентской партии, объединявшей ирландских националистов и сторонников го́мруля — права на автономию Ирландии, собственный парламент и органы самоуправления при сохранении над островом британского суверенитета (в те годы Зелёный остров целиком принадлежал Великобритании). Основатель этой партии Чарльз Стюарт Парнелл был кумиром ирландской интеллигенции, к которой принадлежал отец писателя Джон Джойс. В 1889 году известие об интимной связи Парнелла с замужней женщиной вызвало скандал. Партия раскололась, Парнелл был смещён и два года спустя умер. Кончину Парнелла Джон Джойс воспринял как национальную трагедию, и после неё так и не оправился. И научил сына видеть ирландскую историю как непрекращающуюся цепь предательств и ненужных жертв.

 

Обстановка дома в миниатюре отражала конфликт всей ирландской жизни — конфликт политики и религии. То, что восхищало отца, возмущало мать, ревностную католичку, также оказавшую немалое влияние на формирование личности сына. А то, чему поклонялась она, едко высмеивалось не только отцом, но и дядей Чарльзом, ирландским революционером-повстанцем, часто скрывавшимся в доме Джойсов от преследования английских властей.

 

По настоянию матери Джеймс поступает в иезуитский колледж, где получает блестящее по тем временам образование. По окончании колледжа ему предлагают принять духовный сан. Но сомнение, заронённое в душу отцом, дало свои всходы. Католики предали Парнелла, запретили любимого Джойсом поэта и драматурга Ибсена… И Джойс порывает с церковью. Далее он резко отстраняется от движения Ирландского литературного возрождения. Задачи поэтов, писателей, художников, объединившихся под флагом этого движения, — возродить в стране забытый гэльский язык, забытую, не испорченную цивилизацией культуру, — казались Джойсу третьестепенными.

 

Джеймс Джойс (1882–1941)

 

Ирландское литературное возрождение сделало немало для пробуждения национального самосознания, но Джойс увидел в нем только навязчивый национализм. По его убеждению, провинциальной Ирландии нужна была сильная кровь европейской культуры, а не преданья и мифы «старины глубокой». В 1904 году Джойс вместе с горничной Норой Барнакл, с которой он, эпатируя официальную мораль, отказался вступить в брак, покидает Ирландию. Поженились они только 27 лет спустя.

 

Незадолго до начала Первой мировой войны в Цюрихе Джойс начал работать над романом «Портрет художника в юности». Путешествуя по Европе, Джойс писал стихи. Он также продолжал работать над романом «Улиссом» — наиболее известном произведении Джойса, где автор на 600 страницах повествует об одном дне (16 июня 1904 года) дублинского еврея Леопольда Блума. Несмотря на то что «Улисс» создавался за границей, по этой книге, как утверждал сам Джойс, «можно было бы восстановить Дублин в случае его разрушения».  

 

Джеймс Джойс скончался в Цюрихе в 1941 году.

 

Видные деятели ирландской культуры не раз звали писателя вернуться на родину. Но даже когда Уильям Батлер Йейтс прислал официальное приглашение стать членом Ирландской академии литературы, Джойс ответил отказом. И все же вдали от родины сердцем и умом он был с ней. Лучшим подарком ему были дублинские афиши, трамвайные билетики, вырезки из ирландских газет. В изгнании этот суровый, непримиримый критик ирландской жизни писал только об Ирландии. Вместе со своими героями за письменным столом в Триесте и Цюрихе, за столиком кафе в Париже он совершал длительные прогулки по улицам Дублина. Если Дублин, говорил он, когда-нибудь разрушат, «его можно будет восстановить по моим книгам».

 

 

О чём книга «Дублинцы» и как она структурирована

 

«Дублинцы» (Dubliners) — сборник из 15 рассказов, впервые опубликованный в 1914 году. В них в импрессионистической манере изображена жизнь жителей Дублина средней руки. Некоторые из персонажей впоследствии будут введены автором в роман «Улисс».

 

 

Титульный лист первой публикации книги «Дублинцы» в 1914 году

 

«Моим намерением, — писал Джойс, — было написать главу из духовной истории моей страны, и я выбрал местом действия Дублин, поскольку, с моей точки зрения, именно этот город является центром паралича». Паралич для Джойса — это символ ненавистных ему пороков современной ирландской жизни: косности, низкопоклонства, коррупции, культурной отсталости, бездуховности. Дублин интересовал его не только как город, жизнь и нравы которого ему были знакомы до мелочей, но и как одна из древнейших столиц мира, то есть как воплощение города, а, следовательно, и многообразия социальной и духовной жизни человека.

 

Эту книгу отличает удивительная цельность. Эстетическим фундаментом «Дублинцев» стала математически точно рассчитанная Джойсом теория прекрасного, три кита которой — «полнота, гармония, озарение». Нет смысла сейчас вникать в метафизический смысл этих категорий — тогда пришлось бы обратиться и к Фоме Аквинскому и Аристотелю, которых Джойс внимательно изучал. Полнота — многоплановое изображение жизни человека и общества. «Я пытался, — писал Джойс, — представить жизнь Дублина на суд беспристрастного читателя в четырёх аспектах: детство, отрочество, зрелость, общественная жизнь».

 

Гармония — строго продуманная последовательность произведений, установленная самим писателем: «Сёстры», «Встреча», «Аравия» — рассказы о детстве; «Эвелин», «После гонок», «Два рыцаря», «Пансион» — о юности; «Облачко», «Личины», «Земля», «Несчастный случай» — о зрелости; «В день плюща», «Мать», «Милость Божия» — рассказы об общественной жизни, их сложная внутренняя, тематическая, идейная, интонационно-стилистическая связь друг с другом и с общим замыслом сборника. И наконец, озарение — художественный приговор. Озарение есть и в каждом рассказе (это концовка, выделяющаяся из всего повествования особой ритмической организацией прозы), и во всем сборнике (рассказ «Мёртвые», в котором тема физической и духовной смерти и духовного возрождения звучит особенно пронзительно).

 

Какие проблемы и как затрагивает Джойс в рассказах

 

«Сёстры» — своего рода лирический пролог: слово «паралич» несколько раз встречается в рассказе и в конце концов превращается в лейтмотив, настойчиво напоминающий, что паралич — это не только болезнь, сразившая отца Флинна, но и духовное состояние мира, в который входит ребёнок. Одной из главных причин духовного паралича Джойс считает ирландский католицизм. Отец Флинн, неподвижный, с загадочно-пустой улыбкой на искажённом болезнью лице, воспринимается как символ ирландской церкви. С этим символом тесно связан и другой — чаша для причастия, которая, в свою очередь, обозначает духовную полноту жизни, но её-то Джойс и не видит в ирландской религии.

 

С детства у юных ирландцев рушатся надежды, их «чаши» дают трещину от самого первого соприкосновения с действительностью. Радостное чувство открытия прекрасного мира омрачается в рассказе «Встреча» беседой со странным незнакомцем. Грязь, пошлость властно вторгаются в детский справедливый мир.

 

Дублин начала ХХ века

 

Но не только в большом мире царят холод, враждебность и пошлость. Нет тепла, понимания, сочувствия и дома. В рассказе «Аравия» сокровенная мечта мальчика купить своей подруге подарок на благотворительном базаре грубо разбивается о чёрствость взрослых, забывших про его просьбу. В своих мечтах герои Джойса уносятся в далёкие восточные страны, на Дикий Запад, в привольное царство ковбоев. Но как только мечта попадает в сонное царство Дублина, на неё сразу же ложится печать тления. Дублинский благотворительный базар с заманчиво звучащим восточным названием «Аравия» — жалкая пародия на настоящий праздник.

 

И вот детство позади. Следующая стадия — юность. Эвелин, героиня одноименного рассказа, хотя и понимает, что в Ирландии её ожидает участь не лучшая, чем судьба сошедшей с ума матери, не в силах порвать с тупой работой, убожеством дома, всем монотонным существованием. Трагедия не только Эвелин, но целого поколения ирландцев в том, что они не могут стряхнуть путы.

 

Те, кто остаются в Ирландии, обречены превратиться в героев рассказа «После гонок». Джим, сын дублинского мясника (деталь для Джойса весьма значительная), достойный представитель ирландской золотой молодёжи, с юности включился в бессмысленные гонки по жизни.

 

В рассказе «Два рыцаря» жестоко высмеян моральный кодекс молодых людей, которые не гнушаются никакими средствами — лишь бы раздобыть денег. Само название глубоко иронично: рыцарь, идеал мужской добродетели минувших столетий, в аморальном мире Дублина превратился в жалкого сутенёра.

 

В джойсовском рассказе о ловле жениха («Пансион») нет ничего комического. Нудный и вязкий быт исключает радость. В этом царстве мясников (отец героини — тоже мясник), расчётливых матерей, девушек, не имеющих никакого нравственного чувства, жить не скучно, но жутко.

 

В рассказах о зрелости (они же повествуют и об общественной жизни Дублина) перед читателем проходит вереница несостоявшихся людей, которых Джойс видит и в среде буржуазии, и интеллигенции, и рабочих. Паралич охватил все слои ирландской жизни.

 

Джойс лепит характер из полутонов: в самом отпетом человеке он видит человеческое, а потому сторонится поспешных, скорых выводов. Даже когда степень нравственного падения оказывается сокрушительной, когда мало или же вовсе нет надежды на возрождение (клерк Фэррингтон в рассказе «Личины», другой перевод названия — «Взаимные дополнения»), Джойс заставляет нас понять причины краха. Авторская позиция проявляется в случайных, на первый, быстрый взгляд почти незаметных деталях. Но в прозе, в которой нет ничего случайного, не случайно и частое, почти назойливое определение «человек» по отношению к Фэррингтону. Оно подчёркивает обезличенность в овеществлённом мире, сознательную стёртость личности, но оно же без ненужной патетики напоминает читателю, что даже «бывший» человек — человек.

 

Джойсовская деталь несёт огромную нагрузку в тексте — её правильное понимание может решительным образом изменить все видение рассказа. Поначалу кажется, что Джойс симпатизирует Крошке Чендлеру из рассказа «Облачко»: он порядочен, особенно по сравнению с Галлахером, он любит стихи, мечтает о творчестве. Но поэтический ореол, окружающий его, начинает тускнеть, когда мы внимательнее вчитываемся в детали: Chandler — «свечной фабрикант», «торговец свечами» — нет, он не та свеча, которая рассеет мрак Дублина. Да и поэзия, вызывающая его восхищение, — всего лишь незрелые юношеские стихи Байрона.

 

Джойсу совсем не свойственна сентиментальность и слащавость в обращении с его «маленькими людьми». Но именно такой суровый реализм рождает неподдельное сочувствие. Ему искренне жаль прачку Марию из рассказа «Земля» — она жертва безжалостной, тупой жизни. Щемящей грустью пронизана сцена, когда Мария поёт песню «Мне снилось, что я в чертогах живу» и повторяет строчку о чертогах и недоступной ей любви дважды.

 

Иллюстрация к одному из изданий книги

 

Джойс не лишает своих героев надежды на другую жизнь. Для мистера Даффи из рассказа «Несчастный случай» (или «Печальное происшествие») такой возможностью стала встреча с полюбившей его миссис Синико. Но он, в своём эгоизме и гордыне, отверг этот драгоценный дар, а миссис Синико, не перенеся разлуки, покончила с собой. И хотя судебное разбирательство никого не сочло виновным — недаром Джойс предпослал столь ироничное, остранённое заглавие рассказу: «Несчастный случай», — для автора нет прощения человеку, убившему живую душу другого.

 

«В день плюща», «Мать», «Милость Божия» — наиболее сатирические рассказы «Дублинцев»; здесь мишень Джойса — ирландская политика, искусство, религия. В рассказе «В день плюща» нарисована картина выборов в муниципальный совет города. Хотя члены комитета носят листок плюща в память о Парнелле (действие происходит в годовщину смерти вождя), хотя его имя у всех на устах, а один из персонажей читает в память о нем стихотворение, предательство «некоронованного короля» Ирландии продолжается. Члены комитета, мнящие себя патриотами, собирают голоса в пользу трактирщика. Парнелл стал для ирландцев все той же мечтой, прекрасной и далёкой, как Восток. Джойс безжалостно развенчивает ненавистные ему ирландские грёзы и самообман, вводя в текст комическую, снижающую деталь: звук «пок!» — звук вылетающей из бутылки пробки, — вот жалкий салют в честь великого человека.

 

В рассказе «Мать» высмеивается ажиотаж, поднятый вокруг Ирландского Возрождения. Джойс описывает тех деятелей ирландской культуры, которые поспешили нагреть руки на национальных чувствах. Этим пошлым, пристроившимся к истории людям все равно чему служить и чему поклоняться.

 

Пошлость царит и в той области ирландской жизни, где духовность полагается «по штату», — в рассказе «Милость Божия» Джойс рисует сокрушительный в своём сарказме образ деляги-священника, излагающего учение Иисуса Христа на бухгалтерско-банковский манер.

 

В первоначальном замысле Джойса «Милость Божия» завершала цикл. И если вглядеться в структуру рассказа, можно заметить, как Джойс подводит социальный итог своей повести о пошлой жизни. Буржуа разных калибров, с которыми мы по отдельности встречались в предыдущих рассказах, все эти продажные отцы города, владельцы ссудных касс, лицемерные репортёры — заполонили церковь, куда пришёл покаяться в своих грехах герой, Кернан. Интересно отметить, что с некоторыми персонажами мы знакомы по предыдущим рассказам: с агентом предвыборной кампании мистером Фэннингом («В день плюща»), с репортёром мистером Хендриком («Мать»). Возвращение к старым персонажам позволяет Джойсу создать ощущение единого мира. Важно и ещё одно обстоятельство: мир Джойса — не фотография с замершими фигурами. Его мир находится в постоянном движении. В этом рассказе читатель видит, как усаживается один, как поправляет шляпу другой, а третий перешёптывается с соседом. Создать эффект живой жизни в слове Джойсу помог приём монтажа, который он впервые использовал в этом рассказе и который станет одним из основных моментов его поэтики в «Улиссе». Функцию движущейся камеры выполняет взгляд героя рассказа Кернана. Вот он выхватил какое-то лицо из общей картины, более подробно остановился на детали, внезапно привлёкшей его внимание, потом продолжил своё движение по рядам молящихся и тем самым объединил частности в целое.

 

Однако социального озарения, социальной истины было недостаточно Джойсу для выполнения его конечной задачи; ему ещё было нужно и этико-нравственное озарение. Им стал рассказ «Мёртвые», написанный после завершения всего цикла, шедевр не только психологической прозы раннего Джойса, но и всей англоязычной новеллистики прошлого века. Это история прозрения Габриела Конроя, педагога и журналиста, самоуверенного человека, души общества, блестящего оратора, прекрасного мужа. И вдруг оказывается, что все это — фикция. Габриел Конрой, так гладко и красиво рассуждающий об ирландском духе, не хочет отдать свои силы родине, и его любование национальными обычаями — не более чем поза.

 

Показав социальную несостоятельность своего героя, Джойс подвергает его другой, ещё более жестокой и важной для него проверке — экзамену на человечность. Сцена «человеческого» разоблачения Габриела Конроя происходит, когда он узнает причину тяжёлого настроения своей жены Греты. Старинная ирландская баллада вызвала в памяти Греты образ Майкла Фюрея, юноши, который некогда любил её и умер после того, как простоял под дождём у её окна в вечер разлуки.

 

Горькая ирония в том, что умерший Майкл Фюрей — единственно живой в веренице духовных мертвецов «Дублинцев», поскольку в своей жизни руководствовался самым важным законом — законом любви. Он тот, кто разбудил не только Грету, но и Габриела от духовной спячки.

 

Одно из изданий книги

 

Проза «Дублинцев» — проза урбанистическая. Дублин — настоящий герой рассказов. Его самостоятельная жизнь лишь подчёркивает ощущение заброшенности персонажей Джойса. Они кружат по его улицам, а город молча, без сострадания взирает на них. И только в «Мёртвых» действие — если можно определить происходящее с Конроем этим словом — переносится на природу: спёртая, застоявшаяся атмосфера разряжается потоком морозного воздуха. Прекрасная, лирическая в своей тональности картина падающего снега, примиряющего все горести и разрешающего все противоречия, выполняет конечную задачу Джойса — соединить «здесь и сейчас» с вечностью.

 

Темы, занявшие центральное место в западной прозе XX века: взаимонепонимание, немота, отчуждённость людей друг от друга и от мира, одиночество, мучительные поиски своего «я», — были развиты Джойсом в этом рассказе ещё в начале столетия.

 

Джойс и Чехов

Русский читатель «Дублинцев» непременно задаст вопрос: а нет ли прямого влияния Чехова на прозу ирландского автора? Сам Джойс, когда его спрашивали об этом, отвечал отрицательно: нет, он не был знаком с творчеством Чехова в пору работы над «Дублинцами». Но кажется, что чеховские персонажи, все эти жалкие, влачащие свои дни в пропылённых конторах клерки, люди «в футлярах», пошлые нувориши, интеллигенты, не знающие, куда приложить свои силы, женщины, задыхающиеся без любви, — «перекочевали» на страницы «Дублинцев». «Облачко» — это же «Толстый и тонкий». Было два приятеля. Один преуспел, а другой так и остался ничем и вот теперь на того, преуспевшего, взирает с подобострастием. А по сути оба пошлы и ничтожны. В «Личинах» просматривается «Смерть чиновника» — та же пошлость пошлого человека; в «Несчастном случае» — «Дама с собачкой» и «Человек в футляре». Или же вдруг мелькнёт, как в концовке лучшего рассказа сборника — «Мёртвые», образ снега из эпилога «Трёх сестёр».

 

Близость творческих установок ощутима и в поэтике. Оба писателя видели зловещие признаки духовного нездоровья своих современников в мелочах быта, поведении, походке, интонации — там, где другая рука, привыкшая к более размашистым мазкам, не нашла бы ничего заслуживающего внимания. Описывая в своих рассказах эту область житейских неурядиц, утверждая бесфабульность как художественную норму, Джойс и Чехов обосновывали новый тип эстетики. В мире, где всем завладела пошлость, нет и не может быть ничего нового. Рассказывать не о чем, можно лишь бесстрастно фиксировать в слове тягостное течение жизни. Боясь оказаться навязчивым, автор как бы предоставляет возможность читателю самому читать текст. Но текст так продуман и до такой степени драматизован, что и в самом деле есть только одна возможность в одном-единственном месте текста написать: «Идёт дождь».

 

Сборник рассказов «Дублинцы»— первое зрелое произведение Джойса. Её значение выходит за рамки творчества автора — это первое реалистическое произведение ирландской литературы XX века. И, наконец, «Дублинцы» — новый этап в развитии европейской новеллистики, не менее важный, чем чеховская проза.