Какие истории автор имеет право рассказывать: роман Ребекки Куанг «Йеллоуфейс»

 

Вокруг нашумевших литературных шедевров время от времени назревают вопросы мистификаций и плагиата. С мистификациями более или менее понятно: автор, выдавая себя за другого, желает оставаться инкогнито, а публика, подогреваемая интересом к мифическому дарованию, пытается добиться предъявления писателя поклонникам во плоти. С плагиатом разобраться, пожалуй, сложнее. Например, мы имеем роман, написанный на основе устных рассказов и воспоминаний друзей; или банальный, но требующий труда и таланта рерайт; а может быть, литературно-поэтическую переработку перевода… А если в книгах просто совпадение идей и сюжетов? На каком из этих оснований отправлять «автора-виновника» в лапы «литературной инквизиции»? Скорее всего, ответа на этот вопрос мы не найдём, а если он и существует, то находится где-то в серой зоне морали и, по сути своей, напоминает давний интернет-мем про «синее или золотое платье»: каждый тут отвечает по-своему, в зависимости от того, сочувствует ли он творцу или тому самому персонажу, которому искусно обнажили личное пространство.

 

Знаю, о чём вы думаете. «Грёбаная плагиаторша». А ещё, наверное, — поскольку все дурные поступки должны непременно быть с расовой подоплёкой — «расистка».

А вот вы меня послушайте.

Это не так ужасно, как кажется.

Плагиат — выход достаточно простой; способ, которым вы жульничаете, когда сами не умеете ткать узор из слов. Однако то, что делала я, давалось отнюдь не легко. Я действительно переписала изрядную часть книги. Ранние наброски Афины хаотичны, местами откровенно серые; всюду разбросаны незаконченные предложения. Местами я даже не могла понять, к чему она клонит в том или ином абзаце, поэтому полностью его перекраивала. Это не означает, что я просто взяла картину и выдала её за свою собственную. Мне достался эскиз с неровными мазками цветов тут и там, и я его закончила в соответствии со стилем оригинала. Как если бы Микеланджело оставил незавершёнными огромные куски Сикстинской капеллы. А потом пришлось вмешаться Рафаэлю и доделать остальное.

 

 

Ребекка Куанг (род. в 1996 г.) держит в руках свою книгу Yellowface

 

Так вот «Йеллоуфейс» — роман о природе магии, материализующей из небытия и хаоса любую историю, хотя его никак нельзя отнести к жанру фэнтези, к которому Ребекка Куанг тяготела на заре литературной карьеры. Это, скорее, остроумная, злая и реалистичная сатира на мир книгоиздания, социальных сетей и публичности.

 

Моцарт и Сальери эпохи зуммеров

 

Героиня «Йеллоуфейса» — начинающая писательница Джун Хэйворд (полное её имя Джунипер) — типичная «заурядная белая женщина». Её дебютный роман провалился, литературные туры отменены, продажи книг упали, как и интерес к ней литагентов. Новых идей у неё всё ещё нет, и всё, что ей остаётся — публиковать посты в соцсетях, поддерживая интерес к своей персоне, да с завистью наблюдать за успехом собратьев по цеху. А вот её коллега, бывшая сокурсница и подруга Афина Лю (американка китайского происхождения), напротив, купается в лучах славы.

Написание первой книги у меня тянулось целый год — очажок вдохновения среди скукотливой маеты, чем было для меня преподавание в Teach for America. Каждый день после работы я увлечённо кропала историю, которую хотела поведать с детства: богатую сценами, с элементами волшебства повесть о взрослении и скорби, утрате и сестринской связи. Повесть называлась «Под сенью платана». Безуспешно обойдя с полсотни литературных агентов, я всё же пристроила её в скромном издательстве Evermore по итогам открытого конкурса. Размер оплаты на тот момент казался фантастическим — аванс десять тысяч, с гонорарами от последующих продаж; но это было до того, как я узнала, что Афина за свой дебютный роман на Penguin Books (имеется ввиду крупнейшее в мире издательство Penguin Random House) получила шестизначную сумму.

Ещё за полгода до выхода дебютного романа Афины её сексапильная в полстраницы фотка уже красовалась в распиаренном издательском журнале. Джун завидовала одному только заголовку этой статьи: «Знакомьтесь: наше юное дарование! Азиатская американка с историей, бередящей любую душу!». А кроме того, Афина номинировалась сразу на «Букер», «Небьюлу», «Хьюго» и «Всемирную премию фэнтези», из которых заполучила две. За три года литературной карьеры критики окончательно сошлись во мнении, что произведения Афины Лю, последовавшие за дебютом, становятся всё ярче и лучше. И, конечно, издательства выбирают победителей, — так уж устроена индустрия, — и изливают на него дождь из своих денег и ресурсов. В свои 27 сделка с Netflix для Афины не была чем-то судьбоносным, а просто ещё одним пером в крыльях, взмахом которых она стремительно взлетала на Олимп.

Но однажды и Джун выпадает шанс. Во время празднования своего первого контракта с Netflix Афина прямо на глазах Джун самым нелепым образом погибает, подавившись блинчиком. И этим «подарком судьбы» Джун решает воспользоваться сполна. Она знает, что на рабочем столе подруги остался лежать законченный черновик романа «Последний фронт». Кажется, девушка даже и не борется с соблазном, а просто уносит рукопись в общей неразберихе.

Смерть Афины мой мир не разрушила, она просто сделала его… несколько странным. Свои дни я провожу как обычно. В основном, если не задумываться об этом слишком уж плотно, не зацикливаться на воспоминаниях, я в порядке…

По совету моей сестры Рори я посещаю местный кружок поддержки, а также психоаналитика, специализирующегося на горе. И тот и другой заставляют меня чувствовать себя ещё гаже…

От незнакомых людей продолжают поступать сочувственные писульки… Посылают объятия и наилучшие пожелания…

Мой твит набирает тридцать тысяч лайков в день — самое пристальное внимание, которого я когда-либо удостаивалась…

Я присутствую на похоронах Афины, куда меня пригласила выступить её мать. Траурные панегирики звучат в основном на китайском, и я сижу в неловкой позе, тихонько оглядываясь в поисках подсказок…

А ещё я читаю.

Афина была права: на её месте я бы тоже волновалась. Проще говоря, «Последний фронт» — это шедевр. В романе повествуется о невоспетом вкладе и опыте Китайского трудового корпуса — 140 000 китайских рабочих, завербованных британским правительством и оказавшихся на союзническом фронте в годы Первой мировой войны. Многие из них погибли от снарядов и бомб, несчастных случаев и болезней. Большинство из них по прибытии во Францию ждало бесчеловечное обращение. Их лишали даже мизерной заработной платы, размещали в грязных и тесных бараках, не давали переводчиков; на них нападали другие рабочие. Многие так и не вернулись домой.

Есть расхожая шутка, что от каждого «серьёзного писателя» жди когда-нибудь толстенного помпезного романа о войне. Полагаю, к их числу можно отнести и Афину, только у неё этот роман действительно получился… Военная проза Афины звучит как эхо с поля боя. Она отзванивает правдой.

И вот уже Джунипер Хейворд (или, как её зовут отныне, Джун Сонг) не та унылая лузерша, которую знали окружающие, но автор громкого бестселлера, любимица прессы, обладательница гонорара с шестью нулями, а по совместительству самозванка и воровка, живущая в вечном страхе разоблачения.

 

Блэкфейс по-китайски

 

Поначалу всё идёт даже слишком гладко. Роман издают, Джун получает долгожданную минуту славы. А потом появляются неприятности. Под Джун начинают активно копать. Далеко не все верят в то, что авторство принадлежит именно ей. И теперь горе-писательница сама с трудом понимает, где пролегает граница между реальностью и ложью.

Параллельно западное общество задаётся вопросом: а имеет ли право белая женщина писать роман о чужом наследии? Уж не культурная ли это апроприация?

Обвинения в культурной апроприации в последнее время встречаются довольно часто. В эксплуатации чужой культуры регулярно упрекают крупные бренды и отдельных знаменитостей. Эта социологическая концепция появилась в научной среде в 80-х годах прошлого века благодаря постколониальным дискуссиям об экспансии Запада. По мнению социологов, когда члены одной культуры используют элементы другой, это можно рассматривать как неправомерное присвоение. Проще говоря, нарядиться в сари или устроить тематическую «мексиканскую» вечеринку, не будучи индианкой или мексиканцем, — это культурная апроприация. Сейчас эта тема стала расхожей благодаря неиссякаемым спорам в СМИ и соцсетях.

Берт Уильямс в гриме блэкфейс

 

На самом деле проблема остро встала куда раньше: ещё в начале XX века в США, во время всплеска афроамериканской культуры. Карикатурный образ афроамериканца в газетах, постановки с участием белых актёров и даже самих темнокожих в гриме (тот самый блэкфейс, который использовал и легендарный Берт Уильямс) — всё это подтолкнуло афроамериканских модернистов к тому, чтобы представлять свою культуру «от первого лица». Широкую «цветную» общественность скорее веселили блэкфейс-менестрели, однако интеллектуальная элита видела в этом проявление расизма.

Репродукция афиши 1900 года, рекламирующей выступление комика Уильяма Уэста

 

Но оказывается и в литературе цвет кожи важен в выборе темы. Белым по сегодняшним нормам не следует обращаться к китайскому наследию. Однако как быть, например, с похожими расовыми признаками? Может ли от имени корейцев говорить этническая китаянка на том лишь основании, что у неё тоже миндалевидные глаза и высокие скулы? Почему китаянка, родившаяся в США и едва говорящая на родном языке, имеет больше прав на китайское наследие, чем американка, досконально его изучившая? И, наконец, можно ли раз и навсегда за всех решить кто является более полноправным представителем той или иной этнической культуры?

Чтобы придать каждому из этих вопросов больше объёма, Куанг вводит в текст призрачные голоса из социальных сетей. В материальной реальности они вряд ли решаться говорить во весь голос, зато в виртуальном пространстве обретают зловещую власть судить, миловать, карать и сводить с ума. Их влечёт и подогревает малейший запах греха, их не сдерживают никакие нравственные барьеры. И живую Джун, и мёртвую Афину на протяжении романа распинают и превозносят столько раз и по стольким поводам, что граница между виной настоящей и мнимой фактически стирается.

 Однако дискурс принимает непредсказуемый оборот: претензии начинают выдвигаться и к самой Афине.

Действия Джун Сонг, если всё это правда, поистине отвратительны, — говорится в первом из тех твитов. — Однако не стоит утверждать, что и Афина Лю была столь уж безупречным образцом американки азиатского происхождения.

Наше китайско-американское сообщество уже не первый год высказывает нарекания, как она освещает проблемы расизма применительно к китайской истории…

И далее в том же духе на протяжении шестнадцати твитов, кульминацией которых стал файл с дополнительными доказательствами преступлений Афины… Афина всегда являла собой худшее из китайской истории и культуры, стремясь при этом к одному: импонировать своей белой аудитории. Афина была предательницей расы.

 

Роман Ребекки Куанг явное отражение сравнительно недавней истории американской писательницы ирландского и пуэрториканского происхождения Дженин Камминс, создательницы бестселлера «Американская грязь».

Автора, написавшего удивительной силы экшен о мексиканских мигрантах, обвинили в том, что нельзя писать о непережитом. Попытка писательницы говорить от лица мексиканки была воспринята как вопиющее нарушение культурных границ и грубое посягательство на чужое наследие. Книжные магазины тут же сняли тираж с выкладок; издательство, ранее заплатившее за книгу значительный гонорар, отменило пресс-тур; а сама Камминс неоднократно получала личные угрозы. Для книжного мира это оказался нешуточный накал страстей. Мнения разделились: в защиту книги выступили Опра Уинфри и, выбирая «Американскую грязь» для своего книжного клуба, сказала: «Дженин Камминс совершила замечательный подвиг, буквально поставив нас на место мигрантов и заставив почувствовать их боль и отчаяние оттого, что они хотят жить на свободе».

Однако в случае с Джун Хейворд, как показывает нам Ребекка Куанг, «не всё так однозначно». В мире, где информационный шум превращает пространство между дозволенным и недозволенным в серую зону, любое падение может обернуться началом взлёта, и наоборот.

 

Всё, что могло пойти не так, идёт не так

 

Несмотря на многослойность затрагиваемых проблем, роман Куанг — это прежде всего сатира, да ещё оформленная в триллер с готическим вайбом. В нём всё на максималках: гротескная смерть, всепоглощающая зависть, расистский скандал, люди, живущие интересами одного единственного литературного произведения и целыми сутками обсуждающие его в социальных сетях. И весь этот коктейль прекрасно работает.

Джун хочется не столько заниматься писательством, сколько быть секс-символом и кумиром молодёжи. Как только речь заходит о размышлениях о природе литературы, девушка скатывается до откровенных клише, типа: писать — это быть волшебником, создавать смыслы из ничего. Во всём этом ей нравятся только лайки и перепосты (дело доходит до нервных срывов, если что-то идёт не так в блогосфере), внимание издателей и читателей, бюджеты и гонорары, публичность, дорогая выпивка, — словом всё, что можно засветить в соцсетях. Джун необходимо оправдать кражу рукописи, и она находит этому самое наивное и глупое объяснение: дескать, Афина первой её обокрала, и вообще не стеснялась подворовывать кусочки чужих жизней для литературной обработки.

И всё же здесь нет единства выводов и мнений, потому что все вокруг так или иначе врут и воруют: Джун берёт рукопись у Афины и выдаёт её за свою, отдел маркетинга выдаёт Джун за азиатку, Афина выдаёт чужие личные истории за свой творческий нарратив, издатели выдают наличие одного-двух небелых авторов в портфолио за дайверсити, интернет-воины выдают самопродвижение за борьбу за справедливость, фейспалм выдаёт себя за йеллоуфейс и т. д. по кругу. И не важно, кто и как рассказывает историю, пока читатель готов это всё читать. А он готов: в одной из сцен романа агент Джун говорит ей, что после намёка на скандал продажи её книги только выросли и теперь она получит ещё больше роялти.

 

Голоса Ребекки Куанг

 

Ребекка Куанг, американская писательница

 

Американка китайского происхождения Ребекка Куанг шагнула в литературу буквально со школьной скамьи. Её фэнтези-трилогия «Опиумная война», «Республика Дракон» и «Пылающий бог» была издана, когда Куанг едва исполнилось 23 года, а работать над нею писательница начала пятью годами раньше. Книги мгновенно стали международными бестселлерами, однако к триумфу примешивался лёгкий скепсис: нередко громкий дебют очень молодого автора оказывается первой и последней удачей на литературном поприще. Но сейчас уже можно утверждать, что в литературу пришла ярка, сильная писательница с сильным самобытном голосом, умеющая быть очень разной.

Куанг вспоминает, что стартовой точкой для книги «Опиумная война» стал момент, когда она узнала о событиях Нанкинской резни, печального эпизода японо-китайской войны, когда японские войска, войдя в сдавшийся город, уничтожили сотни тысяч мирных жителей. Она была полна гнева и досады, что об этом не рассказывается в западных учебниках истории, что Япония так никогда и не принесла извинений.

 

 

 

Обложка книги Р. Куанг “Опиумная война”

 

Однако Куанг поняла, что гнев как топливо для литературного вдохновения, только подогревает национализм, а история, описанная в книгах не должна стать историей мести.  Боевые сцены, напряжённое повествование и харизматичные герои обеспечили трилогии популярность по всему миру. «Опиумная война» задала тренд на восточно-азиатскую эстетику в фэнтези, быстро подхваченную другими писателями.

Первая книга трилогии вышла, когда Куанг было всего 21 год, и последующие выходили каждый год; при этом она успевала учиться в самых престижных университетах — Оксфорде, Кембридже и Йеле, став специалистом по истории Китая и профессиональной переводчицей.

Опыт учёбы в лучших вузах мира и размышления над сущностью перевода привели Куанг к идее следующего романа — «Вавилон», который вышел на английском в 2022 году. В мире этого романа существует особая магия, добываемая из слов в процессе перевода с языка на язык. Главная магическая академия в этом мире — Королевский институт перевода в Оксфорде, в просторечии — «Вавилон», где предстоит учиться сироте Робину Свифту, китайцу, усыновлённому британским учёным. Робин сосредоточенно идёт к своей мечте, но поступив наконец в «Вавилон», осознаёт, что чистая магия, изучать которую он так стремился, неразрывно связана с британским колониальным владычеством. И когда Британия начинает готовиться к маленькой победоносной войне против его родного Китая, Робину придётся окончательно определиться, на чьей он стороне.

 

Куанг сомневалась, что книга станет популярной. После «Опиумной войны» ей хотелось написать что-то совершенно другое, и в процессе работы она ориентировалась на британские романы середины XIX века. «Вавилон» виделся ей как медленный, задумчивый роман воспитания в духе Диккенса.

Обложка книги Р. Куанг “Вавилон”

 

«Многое в этой книге — это просто лекции по этимологии, — шутит она, — а также бодрящая критика Британской империи». Но роман быстро отыскал свою публику: поклонники эстетики dark academia с радостью приняли «Вавилон».

Следующий эксперимент — роман «Йеллоуфейс», который в начале 2024 года вышел на русском языке. Здесь нет ни магии, ни отсылок к истории Китая, зато есть язвительная сатира на издательскую индустрию. Куанг не слишком довольна текущей ситуацией в издательском мире: «Мы недостаточно говорим о том, что современный литературный мир делает с психическим здоровьем писателей. В любой момент вы можете войти в интернет и узнать, что тысячи людей говорят о вас и о вашей работе: смешно ждать, что авторы пройдут сквозь это, оставшись невозмутимыми. Абсолютно душераздирающе, когда тебя, твою личность, то, во что ты годами вкладываешь сердце и душу, анализируют и критикуют в интернете так, как никогда бы не сделали в реальной жизни».

Сейчас Ребекка Куанг живёт в Бостоне, работает над докторской диссертацией в Йеле и, как и всегда, пишет. Она мало рассказывает о новой книге под черновым названием «Катабасис», замечая только, что на этот раз вдохновляется литературой абсурда вроде «Алисы в Стране чудес», действие которой происходит в «мирах, которые не имеют смысла».