Не стоит мир без поэта: «Приглашение на казнь» Владимира Набокова

Роман «Приглашение на казнь» Владимир Набоков написал летом 1934 года очень быстро, отложив работу над большой книгой «Дар». Его автор в личной беседе назвал поэмой в прозе; в 1966 году сказал, что ценит больше всех своих сочинений. Большинство критиков — почитателей Набокова также относят его к лучшим. Это книга о последнем поэте в мире, в котором больше нет места воображению и фантазии. Однако Набокова мало интересует тоталитарное общество в современных ему антиутопиях — его занимают метафизические вопросы.

 

 

Вопрос, оказало ли на эту книгу влияние то обстоятельство, что для меня оба этих режима <немецкий и советский> суть один и тот же серый и омерзительный фарс, должен занимать хорошего читателя так же мало, как он занимает меня.

 

Владимир Набоков

Владимир Набоков (1899–1977)

 

 

Сюжет и жанр романа

 

Этот аллегорический роман о тирании всемирной пошлости и о том, как можно преодолеть ее с помощью литературного творчества, «древнего врожденного искусства писать», был написан Владимиром Набоковым в нацистской Германии середины 1930-х годов.

 

Тридцатилетний учитель Цинциннат Ц. оказывается приговоренным к смертной казни за свою непохожесть на других, «непрозрачность» для них, — за «гносеологическую гнусность», как называет это суд. До 30 лет ему удавалось скрывать свою подлинную натуру от окружающих. Но постоянные измены жены Марфиньки, а затем появление в детском саду, где он работал учителем, мальчика и девочки, родившихся в результате этих измен, заставляют Цинцинната потерять бдительность и перестать маскироваться. Это приводит его в тюрьму.

 

В романе показываются последние 20 дней жизни Цинцинната. В эти дни он пытается осмыслить свою жизнь. Общается с тюремщиком Родионом и с директором тюрьмы. Его периодически посещают адвокат и двенадцатилетняя дочка директора. На свидания приходят его мать и жена вместе с родней. Кроме того, в друзья к Цинциннату под видом соседа-арестанта набивается его будущий палач. В результате этих встреч Цинциннат еще более остро осознает противоречия собственной личности с современным ему обществом «прозрачных друг для дружки душ». Перед казнью, еще не зная ее точной даты, Цинциннат пишет: «Вот тупик тутошней жизни, — и не в ее тесных пределах надо было искать спасения».

 

«Приглашение на казнь» часто классифицируют как антиутопию, апеллируя ко времени действия (в будущем) и тягостной атмосфере романа. Однако это определение вряд ли можно считать исчерпывающим. Набоков читал известные книги Евгения Замятина и Олдоса Хаксли, только «Приглашение» почти лишено актуально-публицистического измерения, свойственного «Мы» и «Дивному новому миру». «Приглашение» кажется более уместным отнести к другому жанру — это прежде всего философский металитературный роман. Больше прочего Набокова занимают метафизические вопросы: отношения творца и творения; возможности письма и его связь с потусторонним миром; послесмертие. Автору удается предложить свои — крайне оригинальные — ответы благодаря умению свежо взглянуть на известные явления, способности обнаружить парадоксальные связи там, где их не увидит никто другой, и огромному культурному багажу.

 

Сам Набоков в письме исследователю Эндрю Филду назвал «Приглашение» своей «единственной поэмой в прозе». Надо полагать, таким образом он — вольно или невольно — поставил ее в один ряд с «Мертвыми душами», которые Гоголь отнес к тому же жанру.

 

Обложка книги

Влияния

 

Помимо романов Замятина и Хаксли, «Приглашение на казнь» сравнивали с «Русскими ночами» Владимира Одоевского, «Республикой Южного Креста» Валерия Брюсова, а также «Процессом» и «Замком» Франца Кафки. Из перечисленных авторов Набоков высоко ставил только последнего, но неоднократно заявлял, что недостаточно хорошо владеет немецким языком, чтобы освоить книги в оригинале, а во французском переводе прочитал уже как завершил «Приглашение». В 1936 году поэт и критик Георгий Адамович прямо спросил у Набокова, знаком ли он с «Процессом», и получил отрицательный ответ.

 

Исследователи обнаружили несколько десятков произведений, которые Набоков тайно и явно цитирует в «Приглашении»: от русской и западной классики («Фауст» Гете, «Мертвые души» Гоголя, «Преступление и наказание» Достоевского) до современных романов («Три толстяка» Олеши, «Орландо» Вирджинии Вулф), от стихов и драм до исторических трудов и развлекательной литературы. Многочисленные пушкинские подтексты и контексты романа отмечены и проанализированы литературоведом Александром Долининым. Среди прочего он заметил, что на протяжении книги главный герой сравнивается с Ленским из «Евгения Онегина», Евгением из «Медного всадника» и французским поэтом Андре Шенье — ровесником Цинцинната, тоже приговоренным к обезглавливанию и тоже умоляющим сохранить его написанную в заключении рукопись.

 

Иллюстрация к роману «Приглашение на казнь» Полины Гладковой

Место и время действия

 

В финале романа Замятина «Мы» единое тоталитарное государство, чтобы искоренить свободолюбие и открыть своим гражданам путь к стопроцентному счастью, заставляет их подвергнуться хирургической операции — им прижигают некий узелок, особый центр воображения, фантазии, без которой человек превращается в совершенный механизм. У сограждан Цинцинната — всех жителей этого не имеющего имени государства — такой узелок уже атрофирован, его нет, и поэтому, по Набокову, они органически не способны ни создать что-нибудь новое, ни даже сохранить и употребить в дело технику прошлых веков. Так, в старом журнале Цинциннат Ц. находит фотографию правнучки последнего изобретателя — то есть в этом мире уже ничего не изобретают. На заросшем аэродроме ржавеет последний самолет, на котором никто не летает. Товар развозят «дряхлые, страшные лошади». Тут заключается полемика Набокова с писателями, переживавшими о том, что прогресс сделает с человеческой душой. По его мнению, куда страшнее медленная деградация, упивающийся собой уют тихих европейских городков, распространившаяся на весь мир сонная Обломовка.

 

Набоков не уделяет никакого внимания устройству общества, в котором доживает последние дни приговоренный к смертной казни через отсечение головы герой. Мы не знаем, как воспитываются дети в этом государстве, его не интересует, как устроена государственная система, то есть какие-то определенные правила там имеются, но они не так жестко регламентированы. Ведь Цинцинната на казнь отправляет не какая-то жестокая диктатура, пытающая своих жертв, а очень благодушное общество. В застенке его не пытают, не морят голодом, не мучают, а наоборот, угощают какими-то директорскими харчами, разрешают свидание с женой и вообще обращаются с ним как с непослушным ребенком. Проявляется внешняя человечность — но как раз она и подчеркивает внутреннюю устрашающую бесчеловечность.

 

В романе русская топонимика (Стропь, Тамарины Сады, Малые Пруды, Садовая, Притомск, Матюхинская, Телеграфная, Бригадирная), а также славянские и немецкие имена второстепенных героев романа: директора тюрьмы зовут Родриг Иванович, адвоката — Роман Виссарионович (отчество отсылает одновременно к Белинскому и Сталину), тюремщика — Родион, жену главного героя — Марфинька, ее детей — Диомедон и Полина, дочь директора — Эммочка, палача — Петр Петрович (в романе он фигурирует под балаганным псевдонимом м-сье Пьер). На их фоне особенно выделяются два латинских имени — Цинциннат и его мать Цецилия. Возможно, так Набоков разграничил живых персонажей и «призраков, оборотней, пародии». Биограф Набокова Брайан Бойд охарактеризовал географию книги как «не имеющий определенных границ мир с говорящим по-русски населением и центральноевропейской флорой».

 

Можно сделать вполне определенные выводы о времени года, в котором разворачиваются события книги. «Каникулам конец, вот и хочется ей пошалить», — объясняет беспокойное поведение Эммочки ее мать-директорша. Учебный год традиционно начинается в сентябре, следовательно, Цинциннат сидит в крепости в августе.

 

У главного героя, не подозревающего, сколько ему осталось жить, есть несколько способов следить за движением времени — и только один из них заслуживает доверия. Тюремные часы так же ненадежны, как и все, что окружает Цинцинната («но вмешались часы, пробили 11, подумали и пробили еще один раз»). Это же относится и к бутафорской, как будто специально для узника изготовленной луне: «Луну уже убрали, и густые башни крепости сливались с тучами». Другое дело — «изумительно очиненный» карандаш, неизвестно кем врученный узнику. Его длина убывает пропорционально дням, которые Цинциннат проводит в заключении: начав писать «длинным как жизнь любого человека» карандашом, в восьмой главе он орудует «карандашом, укоротившимся более чем на треть», а в девятнадцатой — заканчивает свою рукопись «карликовым карандашом». Таким образом, в «Приглашении» устанавливаются следующие структурно-тематические ряды: начало романа — начало манускрипта Цинцинната — длинный карандаш; финал книги — конец дневника главного героя — короткий карандаш. Все это только подчеркивает значение художественного опыта, который Цинциннат приобрел в тюрьме.

 

Иллюстрация к роману «Приглашение на казнь» Alena Aksel

Казнь Цинцинната

 

Цинциннат почти до самого конца романа не понимает, что за поверхностью театрального, фальшивого мира есть нечто еще — он только мечтает об этом, но не видит, что же скрывается за всем этим спектаклем. И в общем виде сюжет романа сводится к борьбе, диалогу двух Цинциннатов или двух точек зрения на мир. Один Цинциннат — маленький, слабый, беспомощный — видит в мире тут единственную реальность и боится потерять жизнь, боится смерти. Другой вроде как бы осознает, что темная тюрьма, в которой заключен его ужас, — это неподлинное, это лишь поверхность, лицевая сторона бытия, но долгое время он не может найти путь из нее — и только в финале романа постепенно главный, внутренний, свободный Цинциннат начинает брать верх.

 

В финале герой лежит на плахе, над ним занесен топор палача и он начинает считать: «Один Цинциннат считал, а другой Цинциннат уже перестал слушать удалявшийся звон ненужного счета — и с неиспытанной дотоле ясностью, сперва даже болезненной по внезапности своего наплыва, но потом преисполнившей веселием все его естество, — подумал «зачем я тут,  отчего так лежу?» и, задав себе этот простой вопрос, он отвечал тем, что привстал и осмотрелся».

 

Казнен или не казнен Цинциннат? Владислав Ходасевич отвечает: «И казнен, и не казнен». Само описание обезглавливания дается у Набокова глазами привставшего Цинцинната, и содержит противоречивые подробности. С одной стороны, он видит и вращающегося палача, то есть палач еще не нанес удар, с другой — библиотекаря, которого тошнит на трибуне среди зрителей (единственный человек, который явно реагирует на кровавое зрелище). Казнь первого Цинцинната происходит, но оказывается мнимой, как и весь балаган поддельной жизни, а казнь главного, бессмертного Цинцинната оборачивается не его уничтожением, а казнью и уничтожением пошлого мира, а Цинциннат отправляется навстречу «существам, подобным ему».

 

Мир рушится, когда Цинциннат выходит из него. Люди изменяются в размерах, палач уподобляется личинке, деревья падают, все расползается, «и Цинциннат пошел среди пыли и падших вещей, и трепетавших полотен, направляясь в ту сторону, где, судя по голосам, стояли существа, подобные ему». Очень важно, что критерием, по которому определяется подобие Цинцинната этим существам, является голос. Голос — атрибут поэта, творца, и Набоков уже много лет спустя, в Америке, подчеркивал, что в Цинциннате нужно видеть именно последнего поэта в неподлинном и непоэтическом мире. Когда последний поэт уходит из этого мира, то гибнет не поэзия — гибнет неподлинный мир. Мир существует только постольку, поскольку в нем существуют поэты; нет поэта — нет мира.

Обложка аудиокниги