Не тот, чем кажется: «Невский проспект» Николая Гоголя

 «Невский проспект» Гоголя — короткая повесть о двух приятелях-петербуржцах и их любовных похождениях, которые заканчиваются в одном случае трагически, в другом — гротескно-комически. Герои — романтичный художник Пискарев и неунывающий поручик Пирогов — воплощают два типа петербуржца: экзальтированного романтика и приземленного обывателя. Но оба они — игрушки столичной жизни, с ее иллюзорностью и непредсказуемостью.

 

Невский Проспект – немаловажный проспект в сем не русском — столичном — граде. Прочие русские города представляют собой деревянную кучу домишек.

 

И разительно от них всех отличается Петербург.

 

Андрей Белый, «Петербург»

Обложка аудиокниги

 

Как написана повесть

 

«Невский проспект» (1834) входит в число так называемых петербургских повестей, в которых Петербург предстает, с одной стороны, городом «маленьких людей» — главным образом мелких чиновников, живущих неустроенной, убогой и прозаичной жизнью, с другой — городом «призрачным», фантастическим, в котором все пропорции искажены. В этой повести фантастический элемент в чистом виде отсутствует (в отличие от «Шинели», «Портрета» и «Записок сумасшедшего») и оба главных героя не чиновники.

 

Отдельные мотивы перекликаются с другими повестями. Зловещий ростовщик из «Портрета» схож с комическим (но тоже зловещим) персиянином из «Невского проспекта», дающим Пискареву опиум. При этом оба героя (Пискарев и Чертков) — нищие художники, которые становятся жертвами мании. С «Носом» перекликается сцена, где жестянщик Шиллер просит сапожника Гофмана отрезать ему нос. В «Записках сумасшедшего», как и здесь, есть несчастная любовь, которая в обоих случаях оказывается неуместной, нелепой и навлекает на героев несчастье.

 

Дмитрий Кардовский. Илл. к «Невскому проспекту». 1905

 

Повесть начинается с описания Невского проспекта в разное время суток. Это позволяет создать панораму столичной жизни, весьма парадоксальную по приемам. Юрий Тынянов заметил, что «Невский проспект» основан на эффекте полного отождествления костюмов и их частей с частями тел гуляющих:

 

В это благословенное время от двух до трех часов пополудни… происходит главная выставка всех лучших произведений человека. Один показывает щегольской сюртук с лучшим бобром, другой — греческий прекрасный нос, третий несет превосходные бакенбарды, четвертая — пару хорошеньких глазок и удивительную шляпку, пятый — перстень с талисманом на щегольском мизинце, шестая — ножку в очаровательном башмачке, седьмой — галстук, возбуждающий удивление, осьмой — усы, повергающие в изумление.

 

Здесь комизм достигнут перечислением подряд, с одинаковой интонацией, предметов, не вяжущихся друг с другом.

 

В этот момент появляются два главных героя. Обратив внимание на двух разных молодых женщин (Пискарев — на брюнетку, Пирогов — на блондинку), они разлучаются друг с другом и устремляются за понравившимися им дамами. Романтика Пискарева дорога приводит в бордель: женщина, принятая им за аристократку, оказывается проституткой. В ужасе убежав из «обители разврата», он погружается в болезненные грезы. В одном из снов девушка в самом деле оказывается аристократкой, а ее пребывание в публичном доме имеет некое таинственное объяснение; в другом сне (который он видит под воздействием опиума) она предстает ему «у окна деревенского светлого домика». Кульминация действия — вторичный приход Пискарева в публичный дом, предложение руки и сердца, сделанное им «аристократке», ее отказ и его самоубийство. Затем автор переходит к гротескной и вульгарной истории ухаживаний Пирогова за женой жестянщика Шиллера.

Дмитрий Кардовский. Илл. к «Невскому проспекту». 1905

 

Финал повести — вновь мотив Невского проспекта. Последний абзац проникнут одновременно пафосом и иронией; Невский предстает волшебным, заколдованным местом, где всякая видимость обманчива:

 

О, не верьте этому Невскому проспекту! Я всегда закутываюсь покрепче плащом своим, когда иду по нем, и стараюсь вовсе не глядеть на встречающиеся предметы. Все обман, все мечта, все не то, чем кажется! <…> Он лжет во всякое время, этот Невский проспект, но более всего тогда, когда ночь сгущенною массою наляжет на него и отделит белые и палевые стены домов, когда весь город превратится в гром и блеск, мириады карет валятся с мостов, форейторы кричат и прыгают на лошадях и когда сам демон зажигает лампы для того только, чтобы показать все не в настоящем виде.

 

Однако, в отличие от других повестей Гоголя, демонизм Невского и вообще Петербурга в этой повести раскрывается не через фантастику. Происшествия, случившиеся с героями, вполне реальны и почти будничны.

 

 

Дмитрий Кардовский. Илл. к «Невскому проспекту». 1905

 

Невский проспект в это время

 

Невский проспект, первоначально проложенный как Большая Перспективная дорога между городом и Александро-Невским монастырем (позднее — лаврой), стал центральной городской магистралью после принятия нового генерального плана в 1737 году и активно застраивался во второй половине XVIII и начале XIX века. Строгая ампирная застройка той поры в значительной части не сохранилась.

 

Именно в начале XIX века Невский стал популярным местом прогулок. Путь от Фонтанки до Дворцовой площади входил в маршрут ежедневной полдневной прогулки Александра I, за которым следовали столичные франты. При Гоголе — другая эпоха. У нового царя нет привычки гулять в полдень без охраны, и местом престижных гуляний Невский становится только по вечерам. Тогда проспект стал главным местом уличной проституции, и был таковым вплоть до последних десятилетий, когда зона продажи интимных услуг сдвинулась к Московскому вокзалу и на Старо-Невский (неофициальное название части Невского проспекта между вокзалом и лаврой).

 

Повесть Гоголя породила литературную традицию восприятия Невского как главной оси петербургской жизни, ее символа и средоточия.

 

Топографически повесть очень конкретна. Если предполагать, что начало ее происходит около Гостиного двора, то Пискарев следует за красавицей по Невскому, через Аничков мост в сторону Литейной першпективы (ныне Литейный проспект) — в тот момент малопрезентабельной улицы, которая лишь начала благоустраиваться.

 

Пирогов же отправляется за блондинкой на Мещанскую улицу, «улицу табачных и мелочных лавок, немцев-ремесленников и чухонских нимф». Имеется в виду Большая Мещанская — нынешняя Казанская. Двойственная репутация улицы приводит к тому, что Пирогов, вероятно, принимает супругу жестянщика за «нимфу» (то есть проститутку), тогда как романтик Пискарев видит в «падшем создании» аристократку.

 

Дмитрий Кардовский. Илл. к «Невскому проспекту». 1905

 

Социальный статус героев

 

Как подчеркивает Гоголь, Пирогов принадлежит к «среднему классу общества» — так же как Поприщин из «Записок сумасшедшего». Однако, в отличие от последнего, он вполне доволен своим положением. Молодость и военная (а не гражданская) служба открывают перед ним определенные перспективы. Он — потомственный дворянин и, в частности, может «монетизировать» это преимущество способом, который у Гоголя прямо разъясняется: браком с дочерью богатого купца. Купцу наличие зятя-дворянина, в свою очередь, давало не только моральные, но и материальные преимущества — возможность покупать населенные имения на имя дочери.

 

Пирогов «покровительствует» бедняку Пискареву. Сами имена героев — говорящие, указывающие на «плотоядность» и благополучие первого (важная деталь: после пережитого унижения Пирогов утешается, съев два слоеных пирожка) и социальное «ничтожество» второго (чья фамилия ассоциируется с пескарем, мелкой рыбешкой).

Дмитрий Кардовский. Илл. к «Невскому проспекту». 1905

 

Статус художника в России первой половины XIX века был зыбким и неопределенным. Выпускник Академии художеств, как и выпускник университета, имел право на чин X класса (дающий, в свою очередь, право на личное дворянство), но первые 10 лет обязан был служить исключительно по своей профессиональной части. Поскольку таких вакансий было мало, возможность реализовать право на чин была весьма ограниченна. На практике неслужащий художник находился на полпути между квалифицированным ремесленником и человеком из дворянского общества. Однако возникший в 1820-е годы романтический культ «человека искусства» сыграл художникам на руку и повысил их статус. Среди русских художников первой половины XIX века были представители профессиональных художественных династий (Карл и Александр Брюлловы, Сильвестр Щедрин, Федор Бруни, Александр Иванов); выходцы из социальных низов, вплоть до крепостных, обязанные карьерой личным талантам и удаче (Василий Тропинин); наконец, люди с изначально неопределенным социальным статусом, — скажем, внебрачные дети дворян (Орест Кипренский). Тем не менее все больше появлялось художников дворянского происхождения (граф Федор Толстой, барон Петр Клодт, автор картины «Сватовство майора» Павел Федотов). О происхождении Пискарева, так или иначе, ничего не сказано, — видимо, он разночинец, не имеющий никаких доходов, кроме скудного профессионального заработка.

 

Дмитрий Кардовский. Илл. к «Невскому проспекту». 1905

 

Сны Пискарева

 

Очевидно, что оба сна Пискарева имеют литературное происхождение. В первом сне для этого используется жанр романтической новеллы. Незнакомка, оказавшаяся светской дамой, собирается раскрыть Пискареву «тайну» о том, почему она оказалась в «презренном кругу». Второй сон — в духе живописи бидермайера: героиня предстает грациозной и невинной сельской красавицей.

 

Вернувшись к реальности, Пискарев начинает действовать тоже в соответствии с литературными стереотипами — стереотипами дидактической литературы о «пробуждении к новой жизни» падших созданий. У Гоголя результат, однако, оказывается обескураживающим: девушка вовсе не хочет быть спасенной.

 

Дмитрий Кардовский. Илл. к «Невскому проспекту». 1905

 

Немцы-ремесленники

 

С момента основания Петербурга квалифицированные ремесленники из Германии в больших количествах селились в городе. Первоначально немецким районом был Васильевский остров, затем появились новые этнически окрашенные районы, в том числе Мещанская. Не будучи членами мещанских обществ и цехов (хотя временно приписываясь к последним), связанные товарищескими и земляческими отношениями, немецкие ремесленники жили особняком и часто свысока относились к своим русским собратьям. Это нашло отражение в литературе («Гробовщик» Пушкина). У Гоголя высокомерие Шиллера выражается неоднократно, в том числе в невероятно задранной цене за «немецкую работу».

 

Оскорбление Пирогова

 

В рукописной редакции, воспроизводящейся в некоторых изданиях, прямо сказано, что Пирогов был «очень больно высечен» Шиллером, Гофманом и Кунцем. Пушкин, хваля повесть, писал Гоголю: «Секуцию жаль выпустить: она мне кажется необходима для эффекта вечерней мазурки. Авось Бог вынесет». Но Гоголь все же опасался, что сцену «секуции» цензура не пропустит, и в итоге в самом деле должен был прибегнуть к эвфемизму: с Пироговым «поступили… так грубо и невежливо, что, признаюсь, я никак не нахожу слов к изображению этого печального события».

 

Порка воспринималась не только как физическое наказание, но прежде всего как оскорбление. Дворяне были законодательно освобождены от телесных наказаний с 1785 года (как, кстати, и купцы первой и второй гильдии — поэтому городничий в «Ревизоре» боится наказания за порку «унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством»). Представление о том, что дворянин, подвергшийся телесному наказанию, непоправимо обесчещен, было характерно для людей самого разного образовательного статуса и морального уровня.

 

Оскорбление, нанесенное простолюдином, не могло быть смыто кровью, и единственной реакцией на него могла быть жалоба в государственные органы. Это и собирается сделать Пирогов, но отказывается от своего намерения — не только из легкомыслия, но и потому, что огласка пережитого унижения могла бы сделать его предметом насмешек и сказаться на его карьере. Он предпочитает оставить оскорбление безнаказанным, причем не воспринимает это драматически.

Дмитрий Кардовский. Илл. к «Невскому проспекту». 1905

 

Имена немцев

 

А почему у жестянщика Шиллера и сапожника Гофмана такие «литературные» имена? С одной стороны, это связано с главной мыслью повести: что Петербург, и Невский проспект как его средоточие, — место разрушения тождественности, где все кажется не тем, что оно есть. «Знатная дама» и «Перуджинова Бианка» — проститутка; женщина, идущая на улицу со скверной репутацией, — жена почтенного человека; однофамильцы великих романтических писателей — грубые мещане. При этом Шиллер и Гофман носят имена именно тех авторов-романтиков, которых мы вспоминаем в связи с личностью Пискарева. Их, однако, встречает не художник, а его прозаичный друг, которому они оказываются совершенно под стать.

 

Третий немец, лишь дважды упомянутый, столяр Кунц — однофамилец издателя и друга Гофмана, а еще фамилия его созвучна слову Kunst, то есть искусство.

 

Дмитрий Кардовский. Илл. к «Невскому проспекту». 1905