Встречаются друг с другом книги и читатели

Гóран Пéтрович — один из наиболее значимых и читаемых современных сербских писателей. Его часто называют последователем или наследником Милорада Павича. Но Павич — постмодернист, жанр же Петровича — магический реализм. «Мне кажется, что современная цивилизация в целом нереальная цивилизация. Это все кулисы. И в этом значении, в этом понимании литература является реальнее. Я люблю выводить читателя на определенные окольные пути. И люблю, чтобы читатель забрел и сам определял, что является реальным в книжках, а что — выдумкой, потому что я сам никогда не уверен, что реальность, и что — выдумка», — говорил в одном из своих немногочисленных интервью Горан Петрович. Эти слова писателя — самая яркая характеристика романа, о котором мы хотим рассказать, романа, получившего самую престижную литературную премию в Сербии — Премию журнала ИН. Почитайте «Книгу с местом для свиданий» и почувствуйте, что реальность — это всего лишь тщательно причесанная фантазия.

 

Горан Петрович и его реальность

В российской издательской среде про господина Горана Петровича ходили легенды, он слыл самым загадочным писателем современной Европы: не было у него ни личного сайта, ни электронной почты, только номер факса для связи. Не вел он соцсетей, редко давал интервью. Даже Милорад Павич (югославский и сербский поэт), приверженец необычных форм повествования, называл его странным явлением в литературе:

Горан Петрович (1961–2024)

 Горан Петрович не похож на человека, родившегося в маленьком сербском городке, сильно пострадавшем во время Второй мировой войны. Он не похож на того, кто пишет на сербском языке и считает для себя литературным образцом Данилу Киша (сербский писатель с особым подходом к «великим сюжетам» XX века – прим. авт.) Поколение Горана Петровича не похоже на землю, на которой оно выросло, оно стало, может быть, одним из самых странных явлений конца ХХ века. На фотографии Горан Петрович не похож на писателя, сказавшего «Даже самая маленькая травинка не может вырасти в рукописи просто так, без последствий. Его книги можно назвать самыми редкими по своему вкусу плодами, выросшими сегодня в саду сербской литературы: в них проявилась сила и фантазия того поколения, которое беззлобно и радостно сопротивляется данной ему реальности мира и противопоставляет себя разрушению и смерти, что завладели Балканами и нашими судьбами в начале 90-х годов этого столетия. Сегодня такие книги подобно горсти соли оставлены на черный день и найденной тогда, когда пришло время трудностей…

Загадочной осталась и скоропостижная смерть писателя в январе 2024 года.

Однако с позиции вдумчивого читателя Петрович –– автор не просто насквозь понятный, но и очень последовательный в своем повествовании. Соединяя увлекательность сюжета, он создает интеллектуальную прозу, наполненную связями с историей, богословием, фольклором и литературой, в особенности много и часто с русской и мексиканской классикой. Каждый роман –– гимн чтению, слову, той реальности, которой живет книга. Да, пространство текста так же материально, как и обыденность, – убеждает «Книга с местом для свиданий», увидевшая свет в 2000 году.

 

Войти в книгу и проникнуть в текст

Пожалуй, именно так можно определить главную сюжетную линию романа, в котором магическое и чудесное и есть нормальная, неотъемлемая часть жизни героев. Персонажи, почти не связанные между собой в настоящем измерении, постоянно встречаются друг с другом между строк и фраз эпистолярного романа, внося в повествование свои мысли, чувства, мечты и желания. И заодно меняя судьбу… свою и окружающих. Кто они, что привело их в обстановку литературного мира, какую жизнь они намереваются прожить между страниц? Они самые разные, вполне обыкновенные и ничем на первый взгляд не приметные. Вот их имена. 

Обложка книги Горана Петровича «Книга с местом для свиданий». Издательство «Амфора», 2005 г.

Молодой корректор Адам Лозанич, «подшивающий» тюлевые занавески и «ремонтирующий» портик дома в большом имении из загадочной книги «Мое наследие» в сафьяновом переплете. Адам влюблен в девушку в шляпке колоколом, «окруженную нежным ароматом». Но у нее свои планы на будущее и она пока не замечает молодого филолога в библиотечной кофейне. Но все исправляет книга, которую Адам сначала редактирует по заказу таинственно-мистической супружеской пары, а потом и сам вовлекается в события, происходящие в романе.

Адам Лозанич положил обе ладони на переплет книги. За все то время, которое он потратил на подготовку к экзаменам, когда ему приходилось решать, какие именно книги из длинных списков рекомендованной литературы читать в первую очередь, у него сложилось впечатление, что таким способом можно почувствовать токи, которые исходят от того или иного текста. И теперь, прежде чем взяться за чтение, он всегда практиковал это безобидное суеверие. Несмотря на холодный переплет из кожи под названием сафьян, книга была теплой, несомненно, живой, ее тайный пульс внятно бился под пальцами молодого человека. Словно совсем недавно написанная, она не отличалась от только что законченных рукописей, еще жарких от лихорадочных тревог и надежд их авторов. Возможно, именно эта теплота и подтолкнула Адама.

Теряющая память пожилая госпожа Наталия Димитриевич, тщательно собирающая чемоданы для путешествия по предместьям загадочной книжной усадьбы. Она имела обыкновение менять кровати, чтобы запутать следы, спасаясь от преследовавшей ее бессонницы. Ее покойный отец владел третьим в городе по размерам книжным магазином «Пеликан». Из-за тайной любви к одному молодому литератору, будучи не в силах делить это чувство с каким-либо другим занятием, она оставила музыкальную школу Станковича, куда только что поступила в класс оперного пения, полностью отдавшись охватившей ее страсти и работе в магазине отца. Туда часто заходил ее возлюбленный, и это была возможность видеть его и говорить с ним. И даже… влиять на роман, который он пишет.

 Несмотря на то что молодой литератор ничего не замечал и что всего через несколько недель после выхода своей первой книги он погиб при невыясненных обстоятельствах, однажды вечером, лежа в постели, я поклялась себе любить его до конца моих дней, и эти сказанные тогда слова до сих пор хранятся у меня в подушке…

Девушка Елена, которая по ночам учит английский язык и мечтает уехать из своей страны, но в конечном итоге сбегает в книгу, где обретает свое вполне реальное счастье с Адамом Лозаничем. Она поселилась в доме госпожи Наталии в качестве компаньонки. Что касалось обязанностей Елены по хозяйству, они были без строгих обязательств, по настроению… А вот обязательно и безусловно ей нужно помогать хозяйке разбираться с многочисленными воспоминаниями: по мере того как слоями осаждалось время, старой даме становилось все труднее и труднее приводить в порядок даже самое необходимое из того, что хранила ее память. И еще по вечерам или днем –– вместе читать, что предусматривало читать одновременно одну конкретную книгу.

Совместное чтение предполагало целый ряд мелких предварительных действий.

 — Нужно всегда быть прилично одетым, никогда не знаешь, кого можешь встретить… — сказала она, застегивая пуговицу своего классического выходного костюма и без всякой необходимости поправляя свежезавитые волосы.

 — Там время сжато, бывало так, что здешние пять минут длились целый час, а бывало и наоборот, наши системы измерений там не имеют силы, так что можете спокойно не обращать внимания на часы, можете вообще их снять… — предупредила она компаньонку.
  — Откройте третью главу, там течет река, к которой я часто хожу, мне кажется, она хорошо подходит для вводных комментариев, — заключила старая дама и протянула девушке одну из двух книг с одинаковым названием.

 Елена все это время боролась с изумлением». 

Одинокий влюбленный юноша Анастас Браница, всю жизнь свою посвятивший чтению и письму, а также странному собирательству описаний диковинных вещичек и неизвестных слов. Это он автор романа, где происходят судьбоносные встречи, романа, что сложился из писем к возлюбленной.

Этот роман появился благодаря огромной и неразделенной склонности к мадемуазель Натали Увиль, одаренной художнице и жестокой возлюбленной, поэтому его окончательная версия посвящена всем предкам моего рода и блаженной памяти моей матери Магдалины, скончавшейся от коварной лихорадки 3 октября 1922 года в день святого Йована 7/20 января 1936 года — Анастас С. Браница

Он готов был писать еженедельные письма к любимой до бесконечности, и трудиться, создавая рай для возлюбленной не жалея сил, пока хватало дыхания, готов был потратить на это все свое земное имущество до последнего гроша, если бы не вмешательство коварной действительности.

Памятник благодарности Франции, Белград

В толпе, собравшейся у памятника благодарности французскому народу по праздничному случаю, в двух шагах от него произошла встреча с той, кому посвящал он каждую минуту своей жизни.

 Хотя среди тесных строк его писем им часто случалось бывать гораздо ближе друг к другу! Однако за их пределами встречаться им еще не приходилось, особенно так близко, на расстоянии вытянутой руки. Что теперь делать? Как вести себя? Взаимопроницаемы ли два далеких мира — один, воображаемый, и другой, реальный? Могут ли наконец совпасть два параллельно текущих времени, соединившись в качестве истинной меры существования.

Увы, карманные часы тикали совсем не так, как в письмах, и убийственная истина: «Я не знаком ей, она меня не узнала!» все четче вырисовывалась перед Анастасом Браницей.

Недостаточно мечтательная юная француженка Натали Увиль, фантазии которой не хватило, чтобы понять причину возникновения чернильных пятен на пуговицах своего платья и испугавшаяся, что мечты могут стать реальностью.

Как бы то ни было, она слегка повернула голову и увидела молодого человека, солидно одетого, с пушистой бородкой и усами, со шрамом поперек левой брови, несомненно хорошо знакомого ей, при том что оказалось совершенно невозможно вспомнить, действительно ли она его раньше видела и где. Ей показалось даже, что это просто одна из встреч deja vu, оптический обман, более того, что этот человек очень похож на тот образ, который из года в год повторялся в ее рисунках, тех самых, сделанных пастелью, по мотивам литературных произведений. Но нет, это невозможно, Натали Увиль отвергла такое предположение, ведь даже если это и так, то всего лишь благодаря чисто случайному совпадению».

Сретен Покимица, досрочно отправленный на пенсию работник службы безопасности, совершивший не одно предательство, но пронесший через всю жизнь любовь к зеленоглазой женщине Наталии. Он ухаживает за розами в саду Анастаса Браницы и так реализует свой талант читателя. Здесь последняя надежда на встречу с возлюбленной, часто гуляющей в саду в сопровождении компаньонки. Он мечтает получить ее прощение, но день, когда Покимица решился на разговор, оказался слишком отложенным.

Это случилось в то утро, когда Сретен Покимица, собрав букет поздних трагически красных полураспустившихся роз, намеревался признаться ей, кто он такой на самом деле, намеревался просить ее о прощении, сказать ей, что все, что он делал, он делал с самыми лучшими намерениями, из любви, ради нее. Вместо этого он смог только протянуть руку и закрыть глаза Наталии, укрыв все, что в них отражалось: французский парк, очертания разветвляющихся дорожек, кроны столетних дубов, далекую стаю птиц, всю окрестность и свое собственное печальное лицо, самого себя.

Кухарка Златана, обладающая фантастическим кулинарным мастерством. Добрейшая старушка совершенно глуха и говорит только о стряпне. Попробуйте один из рецептов Златаны.

Взять один килограмм стерляди, ½ килограмма репчатого лука, ¼ килограмма свежих грибов, которые предварительно следует перебрать. Стерлядь очистить от острой чешуи тщательнее, чем другую рыбу, лучше всего сделать это, ошпарив ее кипящей водой и содрав потом кожу, жабры вынуть и выбросить, репчатый лук нарезать как можно тоньше, посолить, высыпать в ¼ литра лучшего оливкового масла, и поставить тушиться на медленном огне. Когда лук будет наполовину готов, мелко нарезать грибы и поместить их в ту же посуду, что и лук. Когда лук превратится в кашицеобразную массу, положить на него нарезанную кусками рыбу и оставить ее вместе с луком на огне на две минуты, за это время посыпать рыбу небольшим количеством молотого красного и белого перца и слегка перемешать все деревянной ложкой. Затем залить рыбу горячей водой так, чтобы она оказалась полностью закрытой, и варить полчаса. Во время варки не мешать, а только несколько раз встряхнуть кастрюлю. Перед тем как снять ее с огня, посыпать рыбу мелконарезанной петрушкой и дать быстро прокипеть. После этого снять с огня, разлить по тарелкам и поставить на лед остывать!

Златана значилась в списках пропавших без вести во время войны, хотя на самом деле целыми днями занималась приготовлением еды на кухне в доме Браницы. И стоило там кому-то появиться, она сразу гостеприимно принималась угощать всякими деликатесами.

… кстати, может быть именно поэтому я и не был голоден, когда закрыл книгу.

В то утро, когда госпожа Наталия Димитриевич не смогла вспомнить ни одного слова, Златана, после 50 лет отсутствия появилась на одном из белградских перекрестков. У нее не было документов, и из отделения полиции ее доставили в ночлежку.

«Сколько же вас здесь?! Что же, значит, и вас не хочет принять ни один роман?!» — одинаково громко спрашивала она и у прохожих и, позже, у обитателей ночлежки.

Фактически героев в романе гораздо больше, но все же главные действующие лица не они. Главным становится даже не сюжет (и книги, что мы с вами читаем, и книги, в которой встречаются персонажи романа), а магия слова, создающая живую картину, в которой непременно хочется остаться; загадочное издание, где встречаются те, кто читает текст; библиотека, ставшая дверцей в фантастическую реальность.

 

Lo real maravillosso. Чудесная реальность, или Магия в реалистическом антураже

В одном из немногочисленных интервью Горан Петрович сказал, что для него лучшая похвала произведению, когда у читателя от удивления раскрываются глаза. «Книга с местом для свиданий» эффект раскрытых глаз обеспечивает до финальной точки.

Однако роман начинается, казалось бы, с обычного обстоятельства.

Белград, столица Сербии

Студент-филолог Адам Лозанич, подрабатывающий корректурой и редактурой, получает заказ на работу над неким произведением под названием «Мое наследие», написанным Анастасом Браницей и изданным им самим. А дальше вместе Адамом Лозаничем мы погружаемся в так называемое полное чтение и знакомимся с людьми, которых знал автор книги, и начинаем существовать в двух мирах: реальном мире Белграда конца ХХ века и мире «Моего наследия». Более того, такое положение вещей студент считает нормальным.

«Кусмук, скажи, а если ты очень увлечен какой-то книгой, не бывает у тебя ощущения, что ты не один, что рядом с тобой находятся такие же читатели, как ты, так же увлеченные этой книгой, которые благодаря стечению обстоятельств, по закону вероятностей одновременно с тобой погрузились в ее чтение в какой-то другой части города, а возможно, в другом городе или даже в другой части света?” – проговорил он и тут же пожалел об этом.

Товарищ с изумлением смерил его взглядом».

Идея о том, что вымышленный мир вполне способен материализоваться, пришла Горану Петровичу от Борхеса, хотя напрямую он в этом не признавался. Просто Петрович считал, что одни и те же мысли приходят одновременно к разным людям и реализуются весьма похожими приемами. Но связи с борхосовским двоемирием настолько очевидны, что мы невольно тянем нить повествования от Петровича к классикам магического реализма — Хорхе Луи Борхесу, Хулио Кортасару, Габриэлю Гарсиа Маркесу.

Подтверждением тому, что все миры у автора реальны, служат, как ни странно, смерти, происходящие в обоих измерениях. Анастас Браница уходит из жизни, когда Натали Увиль не узнала его в действительности, а в «Сербском литературном вестнике» появилась в высшей степени негативная рецензия на «Наследие».

Однажды переступив границу молодости, он больше не мог вернуться назад, он старел над строками, понимая, что вне писем не существует, и удовлетворяясь обществом своей возлюбленной даже несмотря на то, что за пределами часов чтения она с трудом его припоминает.

Анастас пропадает в своем романе, в парке у протекавшей там реки, и одновременно в реальности в газетах появляется сообщение о найденном в Дунае рыбаками его тела.

Белград, площадь Теразие

Нелинейность времени — магический прием, но у Петровича и здесь нет границ. Наталия Димитриевич покупает деликатесы в давно закрытом гастрономическом магазине Боторича на улице Теразие, всякие мелочи в исчезнувшей лавке «Удачная покупка», посещает крупнейший на Балканах универмаг Митича на Славии, продуманный в деталях от фундамента до последнего прилавка, но так никогда и не построенный, ей даже удавалось снимать проценты в довоенных банках и кредитных обществах и ежегодно проводить дней десять на курорте Врнячка Баня, останавливаясь всегда в отеле «Сербиада», стоявшем рядом со всем известной летней виллой генерала Белимарковича.

Как-то раз я решил отправиться вслед за ней, но старичок-дежурный в центральной курортной администрации отказался предоставить мне место в «Сербиаде», ссылаясь на то, что такого отеля уже давно нет:

— Вы требуете невозможного, «Сербиаду» снесли еще в 1946 или в 1947 году, а то, что от нее осталось, растащили на стройматериалы. Если вам это важно, могу рассказать, как она выглядела».

В лавку мелочей в конечном итоге попадает и Адам Лозанич после того, как решает параллельно с требованиями заказчика по изменению текста, скопировать и сохранить оригинал. Он отправляется за бумагой и, размышляя о своем плане, долго блуждает по Белграду в поисках открытого магазина. Наконец он его обнаружил, и только по пути домой вспомнил, что магазинчик назывался «Удачная покупка».

Он тут же ринулся назад, но не смог найти ничего похожего. И если бы в руках у него не было всего несколько минут назад купленной общей тетради, если бы он явственно не помнил звяканья колокольчика на двери, внутреннего помещения, расширявшегося вглубь наподобие воронки, и пожилого продавца, словно удивленного его появлением, если бы перед глазами у него не стояло, как тот медленно потянулся к полке с разномастным товаром и вытащил именно эту тетрадь, стерев с ее обложки пыль, если бы он не обнаружил в кармане пару давно вышедших из обращения монет, полученных им в качестве сдачи, он мог бы согласиться с тем, что все это плод фантазии.

Петрович стирает границы и когда в повествование вплетаются мифы и притчи. Для них тоже нет исключения, это лишь наше восприятие отделяет мифологию от жизни. Анастас Браница в своей книге описывает появление и создание прекрасного французского сада, строительство дома. А в реальной жизни в Белграде он консультируется с самыми известными архитекторами и садовниками, будто собирается разместить у них заказ, обсуждает планы и архитектурные решения и потом переводит все в слова, облекая в художественную форму.

Создание сада и дома — миф о сотворении мира, и никуда не деться читателю от таких ассоциаций, ведь и героя, участвующего в «переделке» детища Браницы, зовут Адам, а его возлюбленную — Елена, что очень созвучно имени Ева.

С садом Петрович отождествляет и библиотеку, что находится в доме Наталии Димитриевич, а книги — с растениями, о которых нужно заботиться. Примечательно, что экслибрисом библиотеки отца Анастаса Браницы было изображение ветвистого дерева.

 В комнате буквально роилось сияние… поэтому само собой напрашивалось сравнение с оранжереей ботанического сада, в которой вместо растений вызревают книги… Узорчатая пестрота названий с первого взгляда не поддавалась расчленению, но большинство книг было здесь в двух или нескольких одинаковых экземплярах, так же как и в природе то там, то здесь постоянно встречается подорожник, а где-то настойчиво торчат колючки кизила… Для того чтобы добраться до самых верхних рядов книг, имелись передвижные лестницы, похожие на те, что применяют для обрезки или прививания фруктовых деревьев, так что разрезание новых книг казалось Елене делом, предпринимаемым для достижения похожего результата.

Белград, Национальная библиотека Сербии

Такая метафора, скорее всего, личное ощущение автора, ведь долгое время он сам работал библиотекарем (кстати, и Борхес начинал свою деятельность библиотекарем). О библиотеке, пожалуй, стоит сказать отдельно, ведь здесь не только хранят и оберегают книги, здесь формируется жизнь человека: оставшаяся от отца библиотека привила любовь к чтению Анастасу Бранице, в библиотеке Адам Лозанич впервые увидел Елену, в условленную книгу в Национальной библиотеке Белграда Анастас вкладывает письма для возлюбленной. Борхес в свое время говорил: «Каждый по-своему воображает рай, мне он с детских лет представлялся библиотекой». Библиотека как образ бесконечной книги тесно переплетается с идеей бесконечности повествования, автором которого Петрович видит не только писателя, но и читателя.

Ирина Антанасиевич, русский и сербский филолог (род. в 1965 г.)

 Сам акт творчества я всегда сравниваю с созданием музыкального инструмента. Внимательно выбираете материал. Рубите, сушите, чертите форму, вырезаете, составляете, полируете, лакируете… Лишь после, когда поставите струны, появляется возможность услышать, как реагирует резонантное тело. А потом инструмент переходит в другие руки. В некоторых руках ни один звук не выйдет из-под струн, несмотря на все свои старания. В других — родится такая чудная мелодия, которая удивит даже мастера, создавшего инструмент. Поскольку не в инструменте дело, а в человеке, играющем на нем. В читателе.

(из интервью Ирине Анастасиевич, филологу, литературоведу, переводчику)

 

Реконструировать библейское сотворение мира, по сути, выступив в роли творца — такова активная роль читателя по Петровичу.

Существует три вида читателей, по классификации старого педанта Гете. Первые наслаждаются, не вынося суждений, третьи выносят суждения, не наслаждаясь. А те, что между ними, выносят суждения, наслаждаясь, и наслаждаются, вынося суждения. Такие читатели, по сути дела, заново создают художественное произведение.

 

Verba volant, scripta manent (лат. – Слова улетают, написанное остается!) 

«Язык — это то, что всегда остается с нами…» — утешал себя в минуты малодушия Анастас Браница. Произнесенные слова могут быть легко забыты, но написанное слово бессмертно. И поэтому слово должно быть правдивым. Не стоит писать о северных оленях, если они не водятся в Сербии.

Он вычеркнул из текста «северного оленя», приписав на полях: «Неверно. Как известно, у нас это полярное животное не водится».

Слово должно быть точным и образным, чтобы дать почувствовать приятный морской ветерок, услышать изящную музыку арфы, вдохнуть аромат роскошных кустов роз.

Исправлений было очень много, но молодой человек особенно гордился именно арфой, он еще раз открыл окно, чтобы доказать заказчику, что она может играть, и занавески от соприкосновения с впущенным ветром снова безудержно затрепетали, а стройный инструмент издал гармоничные звуки.

Словом можно убить, как убивал своих политических противников Сретен Покимица.

… Я начал писать книгу, которая, по моим расчетам, должна была прикончить ее отца, но которая, как оказалось позже, положила конец моей карьере в Службе. План был на редкость прост. В глубочайшей тайне и от подчиненных, и от начальства я принялся строка за строкой составлять рукопись, которая должна была, как я задумал, стать настоящим вызовом существующему режиму, с тем чтобы на такое чтиво, как мошкара на огонь, слетелись представители всех эмигрантских кругов, все противники власти, а среди них, разумеется, и старый книготорговец. И когда это произойдет, планировал я, мне не составит труда провести чистку, подобную той, что в свое время была осуществлена в «Записках охотника» Ивана Тургенева, — я стремительно захлопну обложку этой ловушки и разом придавлю всю нечисть.

Словом можно стереть память, как это пыталась сделать супружеская пара, заказавшая редактуру «Моего наследия».

Он подходил к месту предполагаемого изменения то с одной, то с другой стороны, оценивал в мыслях, каким должен быть решающий шаг, что произойдет в результате этого с соседними фразами. Наконец, решившись, где и насколько можно вмешаться, он вонзил кончик ручки, как скальпель, а точнее, как лопату, в самый корень описания и принялся перечеркивать, менять порядок слов, перемещать фразы, добавил один предлог, вырвал целое прилагательное и под конец соединил два абзаца. Все тело Адама покрылось потом, омерзительно-липким потом от мучившей его совести, пергола из вьющихся поздних роз исчезла, словно ее никогда и не было, рана оказалась едва заметной, и когда снятые куски дерна снова примутся, печальный след будет полностью закрыт.

Горан Петрович постоянно делает акцент на силе слова, которое наряду с книгой, библиотекой, садом — один из символов сотворения мира. Не случайно библейский текст начинается с фразы «В начале было слово…» Даже с учетом многозначного греческого logos — «слово», «мысль», «идея», «учение», Библия все же подчеркивает воздействие слова на тварный мир, его существование там, где есть жизнь. С постепенного забывания слов начинается угасание жизни, и когда их совсем не остается в памяти, обрывается и бытие.

Наталия Димитриевич умерла во вторник утром на террасе дома Анастаса Браницы. Она не могла больше вспомнить ни единого слова, около четверти часа молчала, не отводя взгляда от линии горизонта, кажущегося места соединения земли и неба. А потом перестала ждать, но пейзаж еще некоторое время отражался в ее открытых спокойно-зеленых глазах…

 

Признание в любви русской классике

Русскому читателю должно быть особенно приятно, что «Книга с местом для свиданий» — это своеобразное признание в любви отечественной классике XIX века: сюжет, структура, герои и их характеры — так мог написать только истинный ценитель Пушкина и Тургенева, Толстого и Чехова.

Горан Петрович утверждает, что настоящий читатель действительно может овладеть приемами, как он это называет, «полного чтения», то есть в буквальном смысле оказаться в тексте. Причем не просто встретиться с героями книги, а самому стать ее героем. Практически ту же самую идею высказывает Лев Толстой в романе «Анна Каренина». Когда Анна возвращается из Москвы в Петербург и ночью читает в поезде какой-то английский роман, то понимает, что ей неприятно читать, «то есть следить за отражением жизни других людей. Ей слишком самой хотелось жить. Читала ли она, как героиня романа ухаживала за больным, ей хотелось ходить неслышными шагами по комнате больного… читала ли она о том, как леди Мери ехала верхом за стаей и дразнила невестку … ей хотелось это делать самой. Но делать нечего было, и она, перебирая своими маленькими руками гладкий ножичек, усиливалась читать».

Еще на один из вдохновивших Петровича текстов из русской классики, он указывает прямо. Это «Записки охотника» Ивана Тургенева, последняя глава под названием «Лес и степь». Книгу особенно любит работник спецслужб Сретен Прокимица, она — источник поиска его жертв.

— Проницательно, Сретен, ничего не скажешь, ничего не скажешь… — расхваливал Голя мой талант, пока мы подкрадывались, точно угадав время и место, где собирались наши жертвы, прибывавшие кто откуда, обнимаясь, целуясь, растроганно лобзая ближайшие к ним слова или просто полной грудью вдыхая воздух элегических просторов на заключительных страницах «Записок охотника».

Образ кухарки Златаны, глухой старушки, постоянно хлопочущей на кухне и щедро угощающей всех посетителей книги приготовленными кушаньями, — это отсылка к «Старосветским помещикам» Николая Гоголя, к знаменитой Пульхерии Ивановне.

Петрович находит место для свиданий не только с прозой, но и русской поэзией ХIХ века. Конная статуя Михаила Обреновича, которая, как кажется Адаму Лозаничу, охотно покинула бы постамент, но не знает, куда ей двинуться, — не только символ сербской истории и культуры, но и явный намек на «Медного всадника» Александра Пушкина.

Памятник Михаилу Обреновичу, сербскому князю. Белград, Сербия

 Особую роль в романе играет образ-символ арфы. Расстроенная арфа оживает на вилле тогда, когда в музыкальный зал влетает восточный ветер и начинает осторожно перебирать струны. И если читатель в это время слышит звуки инструмента, воспетого романтиками, то наверняка еще и рифмы Василия Жуковского:

И арфу унылой

Певец привязал под наклоном ветвей:

«Будь, арфа, для милой

Залогом прекрасных минувшего дней;

И сладкие звуки

Любви не забудь;

Услада разлуки

И вестник души неизменныя будь.

Когда же мой юный,

Убитый печалию, цвет опадет,

О верные струны,

В вас с прежней любовью душа перейдет.

Как прежде, взыграет

Веселие в вас,

И друг мой узнает

Привычный, зовущий к свиданию глас

Русские герои вводят в произведение тему эмиграции, тоски по родине и родному языку. Воспоминания русских эмигрантов Анастас использует, чтобы создавать интерьеры виллы. Госпожа Ростовцева все свои реплики в романе произносит только по-русски, Афрося читает русские книги и плачет.

Если книгу Петровича воспринимать как место для свидания с русской классикой, становится очевидной правота переводчицы Ларисы Савельевой, радикально изменившей название романа в русском переводе (с согласия Г. Петровича). Оригинальное название — «Ситничарница “Код срећне руке”», что дословно — «Лавочка “1000 мелочей”».

Устами одной из своих героинь автор говорит: «Книги, как губки. На первый взгляд, они невелики по размеру, пористы, их ткань обладает способностью впитывать бесконечное количество судеб, даже поглощать целые народы. Чем другим являются книги об исчезнувших цивилизациях, как не губками, сконцентрировавшими в себе целые эпохи?» И в этом смысле «Книга с местом для свиданий» — это и есть губка, впитавшая в себя огромное наследие русской литературы.