В Малере видели то блестящего пианиста, то несравненного дирижёра. А он глубоко страдал и понимал, что его дар — это дар композитора. Его произведения высмеивали, называли их уродливыми. После премьер люди напряженно замолкали, встречая его на улице. Из-за своих новаторских и глубоко оригинальных симфоний Густав Малер казался некоторым современникам чуть ли не монстром. 

Всю жизнь он нёс этот крест. Боролся за право писать ту музыку, которая в нем звучала. А то, что приносило славу и деньги, — дирижирование оркестрами — было для Малера необходимостью, иногда тяжелой… 

В искусстве он искал совершенства. Вслед за Вагнером провозгласил, что дирижирование — это искусство, а не ремесло. В то время это звучало весьма оригинально. На Малера смотрели почти как на сумасшедшего. А он с невероятным упорством продолжал проводить в жизнь эту идею, без конца реформировал оркестры, которыми руководил, пытался пробудить в музыкантах такую же любовь к музыке, которую испытывал сам. «Одно лишь чувство, что я страдаю ради моих великих мастеров, что, может быть, я всё-таки смогу забросить хотя бы искру их огня в души этих бедных людей, закаляет моё мужество», — писал музыкант. 

Став директором Венской оперы, Малер получил признание и власть. Но он не собирался почивать на лаврах, а сразу установил немыслимые в те времена правила. Во-первых, уничтожил в театре клаку, а во-вторых, запретил впускать опоздавших во время увертюры или первого акта. В то время такие опоздания были нормой, но, разумеется, очень мешали музыкантам. А во всем, что касалось искусства, Малера устраивал только гамбургский счет. Даже враги признавали, что дирижёром Малер был великолепным. А уж нейтрально настроенные люди употребляли гораздо более впечатляющие эпитеты. 

Однажды Чайковский приехал в Германию, чтобы дирижировать своими концертами. Но очень быстро отказался от этой идеи. «…Здесь капельмейстер, — писал он в Москву — не какой-нибудь средней руки, а просто гениальный…» Что бы о нем ни говорили, Густав Малер бредил музыкой, он жил и умирал в ней. Но то, что выходило из-под его композиторского пера, никак не могли принять современники. Только редчайшие из них сумели оценить дар Малера-композитора и стали его преданными поклонниками. Остальные не без издёвки называли симфонии композитора уродскими. 

После исполнения Первой симфонии, по свидетельству современника, «по всей музыкальной прессе прокатился вопль негодования». Критики писали о «трагикомедии композитора без воображения и таланта»… Конечно, такие отзывы ранили, и больно. Малер был властным, но глубоко ранимым человеком. Он не переставал писать, может, просто потому, что не мог не писать. Как не мог бы взять, например, и перестать дышать. «То, о чём говорит музыка, — это только человек во всех его проявлениях» — говорил Густав Малер, признавая, что его симфонии — это в каком-то смысле автопортреты. Конечно, творческие кризисы у Малера в жизни случались, и иногда очень затяжные. Связаны они были в основном с враждебностью коллег. Также Малер пережил две несчастных любви. Обе абсолютно безнадежные. Чтобы представить масштаб безнадежности, скажем лишь, что вторая муза композитора, Марион фон Вебер, была женой его друга и матерью четырех детей. 

Говорят, именно из-за этой мучившей его любви Малер покинул Лейпциг, где родилась его дирижерская слава. Отношения его с женщинами вообще были загадочны и трагичны. Правда, на склоне лет он всё-таки женился на Альме Шиндлер, и жена подарила ему двух дочерей. Десять лет директорства Малера вошли в историю Венской оперы как один из лучших её периодов. Но недовольство недоброжелателей заставило его покинуть этот пост. Биографы пишут, что из Венской оперы его фактически выжили… 

Если почитать письма Малера, мы увидим очень страдающего, несущего буквально чудовищный крест непонимания человека. Его преследовал образ Антония Падуанского, проповедующего рыбам… Очевидно, что характер Малера полон парадоксов, но есть и парадокс, касающийся исключительно его музыки. Густава Малера хоронили как гениального дирижёра, хотя за свою жизнь он написал девять симфоний и несколько песен, и все их представил публично. Но о музыке Малера даже безмерно уважавшие его музыканты скромно умалчивали, чтобы не говорить о покойнике плохого. Но пройдет всего 50 лет (!), и, говоря о музыке Малера, будут использовать эпитеты «гениальная», «непревзойденная», «великая». В каком-то смысле в мире наступит «эпоха Малера» — такой расцвет его музыки, который трудно было себе даже представить. Шостакович будет считать Малера своим учителем. Он, в частности, напишет: «Радостно жить в такое время, когда музыка великого Густава Малера завоёвывает себе повсеместное признание». 

В произведениях издерганного, нервного и не признанного при жизни композитора теперь будут находить невероятные философские глубины, потрясающую полифонию, азы модернизма и коды новаторства, даже для наших дней слишком смелого. Беспрецедентный посмертный успех композитора стал даже предметом специальных исследований… 

Загадочным и парадоксальным человеком был Густав Малер. Наверное, поэтому его творчество и саму его личность не перестают осмысливать художники. И у нас с вами есть такая возможность.