Черезов Борис Григорьевич
Черезов Борис Григорьевич:
«На всю оставшуюся жизнь нам хватит горя и печали»
Как ни много написано о войне, всё написанное не исчерпало темы, не отразило её во всём объёме и глубине. Поэтому каждое новое свидетельство о трагических годах Великой Отечественной войны не может оказаться излишним. Борис Григорьевич Черезов (1919 – 2012), старший лейтенант в отставке, ветеран войны и труда, поделился своими воспоминаниями.
«Я родился 15 мая 1919 года в селе Старая Тушка Малмыжского уезда Вятской губернии в крестьянской семье. С восьми лет уже трудился в единоличном хозяйстве отца, а десятилетним подростком во время коллективизации в колхозе на закреплённой лошади пахал, боронил, возил грузы.
Учился я с охотой. В начальной школе увлёкся рисованием, стихами, не обидел меня Господь и голосом. Я с удовольствием занимался в художественной самодеятельности, был запевалой хора, активистом пионерского движения. Позднее, уже в семилетней школе, у меня появились новые увлечения – физика и естествознание. Однако общественная работа влекла больше.
Окончив семилетку, в 1934 году поступил на зоотехническое отделение Савальского сельскохозяйственного техникума. Учёба захватила полностью: в то время в техникуме преподавали корифеи наук. Особый след в моей жизни оставил Борис Николаевич Козлов – руководитель военной и физической подготовки, сумевший привить мне любовь к спорту: плаванию и лыжам, стрельбе и парашютизму. Он был убеждён, что молодёжи необходимую закалку, стремление жить ярко, интересно и азартно может дать только спорт.
Это было время энергичных, активных и целеустремлённых людей. Общественная жизнь в техникуме кипела. Меня приняли в комсомол, избрали в комитет. В техникуме большое внимание уделялось спортивной и военной подготовке. Мне посчастливилось совершить три парашютных прыжка. По утрам, летом и осенью, мы совершали трёхкилометровые пробежки до речки Ирючки и обратно, затем под гармошку 15 минут занимались гимнастикой, зимой ежедневно обтирались снегом, совершали вечерний пробег на лыжах по парковой трёхкилометровой лыжне.
Спортивная подготовка не прошла даром: в числе лучших я стал обладателем различных знаков отличия. Мне вручили «Билет ударника», значки «Готов к труду и обороне», «Готов к санитарной обороне», «Готов к противовоздушной и химической обороне», «Ворошиловский стрелок» I и II ступени.
В 1936 году был объявлен комсомольский набор в авиацию. Все ребята мечтали о романтической профессии, но мне не повезло: из-за носового кровотечения не прошёл медкомиссию. Утешением, хотя и слабым, стало то, что мой рекорд в лыжных соревнованиях был отмечен весьма достойно: в подарок я получил отличные лыжи и норковую шапку.
В 1938 году началась моя самостоятельная жизнь После окончания техникума (с грамотой) я получил направление заведующим Рожкинским зооветучастком. Мне не терпелось реализовать полученные знания в практические дела. Вместе со специалистами участка мы занялись разведением рыбы: выкопали 7 прудов, завезли зеркальных карпов, кроме этого организовали четыре пункта искусственного осеменения лошадей. Особой нашей гордостью были два хозяйства, которые участвовали во Всесоюзной выставке достижений сельского хозяйства в столице.
Работа нравилась и приносила удовлетворение, но подошёл срок служить в армии. К слову сказать, тогда никто даже не помышлял, как сейчас говорят, «косить» от армии. Признанного негодным к службе в армии считали ущербным, и даже девчата сторонились такого кавалера, не обращали на него внимания.
В военкомате я отклонил предложение стать слушателем Ленинградской медицинской академии. Службу начинал в 181-м артиллерийском полку резерва главного командования в Хабаровске, затем был зачислен в полковую школу на вычислительное отделение. Навыки общественной работы пригодились в армейской службе: я активно участвовал в работе полкового комитета комсомола, мне доверили редактирование газеты, присвоили звание отличника боевой и политической подготовки, позднее предложили должность замполита.
Наша первая учебная батарея в полку была образцово-показательной, занимала призовые места в различных соревнованиях и починах, наша фотография была на стенде полкового Дома Красной армии. В этот период неожиданно в катастрофе погибла команда футболистов. Последовали оргвыводы. С должностей были сняты командир и комиссар батареи. Меня назначили на должность комиссара батареи. К этому времени я уже закончил заочную высшую школу партактива при Хабаровской пограншколе, готовился к поступлению в Московскую Тимирязевскую академию. Твёрдо отклонил предложение от учёбы в школе военных переводчиков Московского политучилища.
В полк часто наезжали «сваты» из разных военных школ и училищ. В первых числах июня 1941 года прибыли представители Рязанского артиллерийского училища. Из нашей батареи отобрали четырёх одногодков – Спарро, Белянского, Боброва и меня – для получения среднего военного образования (ускоренного типа). Седой полковник Коньков, видимо, предвидя войну с Германией, в беседе с нами обмолвился: «Скоро придётся скрестить оружие с Германией, и армии будут крайне необходимы лейтнабы, корректировщики огня с самолётов».
После тёплых проводов, мы отправились к новому месту назначения, мечтая о военной карьере. Поезда шли медленно. На перронах повсюду царили веселье и радость. В Иркутске на остановке обратили внимание, что у людей совсем другое настроение: все какие-то понурые, расстроенные, многие плачут. Вышли на перрон и услышали по радио выступление Молотова. Так мы узнали, что началась война. В сердце крепко засели слова: «Наше дело правое, победа будет за нами».
Несмотря на трагическую весть, в вагоне царил патриотический угар: всем хотелось на фронт, многие волновались, что не успеют к завершению войны. На восток круглосуточно шли составы с углем, на котором ехали грязные дети и женщины. Затем пошли встречные эшелоны с эвакуированными заводами и людьми.
Когда наша четвёрка прибыла в Рязань, город на Оке сверкал золочёными куполами монастырей, по реке плыли пароходы. Комендант Рязани направил нас в Виктурино, где были расположены летние лагеря военного училища и столичных спецшкол. Пока плыли 30-40 км по Оке, немцы близ Виктурино, около шлюзов, сбросили десант в рощу. После размещения, сходу, мы в числе других курсантов получили приказ прочесать лес и задержать диверсантов. Ночной поиск не увенчался успехом. Утром, обнаружив на деревьях парашюты, с помощью собак удалось выловить диверсантов. Немцы показались невзрачными, и настроение у всех улучшилось. Мы были уверены, что разбить врага труда не составит. Никто даже не допускал мысли, что мы глубоко ошибаемся.
В лагере начались ежедневные усиленные тренировки. За каждым из курсантов закрепили врача и преподавателя. Занятия на тренажёрах, стрельбы, бег, 12-часовые классные занятия – таков был распорядок дня. Через месяц в спецгруппу отобрали 30 человек. В их число попал и я. В одну из ночей нас подняли по тревоге. Заполнив личные дела, мы покинули лагерь и двинулись через Куйбышев, Саратов и Ульяновск на формирование 911-го артиллерийского полка в Балашово.
Поначалу меня назначили командиром штабной батареи. Вместе с командиром гарнизона, полковником Репниковым, отобрали личный состав, а также лошадей из пригнанных полудиких табунов. Командир был очень опытным воином, участвовал в первой мировой войне, меня считал за сына и во всём доверял. В конце октября 1941 года мы получили гаубицы в Казани, а в ноябре полк принял майор Чапаев (поговаривали, что приемный сын Чапаева), а Репников стал командующим артиллерии 340-й дивизии. 7 ноября 1941 года нашей части выпала честь участвовать в параде на площади, возле школы. Командовать парадом Чапаев приказал мне.
Как и другие, я тоже рвался на передовую. Мне не терпелось на деле применить тактику боя великих военачальников – Македонского, Цезаря, Чингисхана, Наполеона, Суворова, Кутузова и других, с которой я познакомился в училище. Подав рапорт, с большим трудом добился огневой батареи. Бойцы батареи подобрались отличные и впоследствии о нас стали ходить легенды. Батарея была, как единый кулак, и всегда наносила мощные удары по врагу. Несмотря на большие потери, когда не выдерживали даже орудия, она отличалась в каждом бою. Мои бойцы стояли насмерть в обороне Тулы и Калуги, проявляли чудеса героизма и мужества, освобождая Винев, Белев, Алексин. О батарее и обо мне, её командире, была написана заметка во фронтовой газете. Нас представили к наградам, но мы вместе с Наумом Рекечинским, по примеру Иосифа Сталина, от награды отказались.
Зима сорок первого выдалась необычайно суровой: стояли морозы 40-45 градусов, а мы были одеты в шинели и кожаные сапоги. Спасали шапки и подшлемники, конские попоны, ватные брюки и стёганки, а валенки мы получили только в феврале сорок второго.
С жесточайшими боями в составе 911-го артполка 50-й армии мы освободили более 300 населённых пунктов. В ходе Московского сражения истребили тысячи гитлеровцев. За Тулу бились так, что очевидцы говорили: «Ещё не родился новый Лермонтов, чтобы описать это сражение и воздать славу российским солдатам». Мы сумели сломать хребет танковой группе генерала Гудериана у села Руднево и Ревякино, при взятии которых полегло более 8 тысяч бойцов отряда отдельной группы 340-й стрелковой дивизии и танковой дивизии Гетмана. До сих пор мне приходят письма от учащихся Ревякинской средней школы, в которых они благодарят меня за освобождение их малой родины от фашизма.
Противник в январе 1942 года готовил второе наступление на Москву. Пользуясь своим дневником военных событий, расскажу про бой за станцию Кудиново. Тогда мне было 22 года, а сейчас – 85. Через призму времени считаю, что мы сделали тогда всё возможное и даже невозможное для выполнения приказа.
На дворе минус 43 градуса, от мороза даже трещат углы домов. Мы только что вернулись с наблюдательного пункта, который отбили у немецкой разведки, стараемся согреться у бочки, приспособленной вместо печки. Звонок майора Чапаева, командира полка (командир дивизиона был на нашей огневой позиции), который приказывает срочно выехать мне и моему фронтовому другу Михаилу Солодову, чтобы утром поддержать огнём батареи стрелковую часть, штаб которой располагался в четырёх километрах от железнодорожной станции Кудиново. По компасу и карте к полуночи добрались до места назначения, доложили. Командир полка, пожилой и тучный, по фамилии Барабашкин, с ходу спрашивает: «Товарищи комбаты, сколько вам лет? Завтра будет жарко, на вашу батарею возложена большая ответственность – поддерживать весь полк. Справитесь?».
Подготовка по карте прошла быстро. Выехали на наблюдательный пункт Барабашкина (на опушке пролеска в поле), а Солодов отправился в другой полк. Из ровика было видно селенье за речкой, дымок из труб домов высоко уходит в небо, лают собаки, изредка строчат пулемёты, но в бинокль не видно ни одного фашиста. Периодически со свистом взмывают в небо осветительные фосфорные ракеты. На наблюдательном пункте нас четверо: мы с командиром стрелкового полка и два телефониста. Комполка нервничает, так как у нас нет ни танков, ни добавочной артиллерии, ни «катюш». В четыре часа утра звоню на батарею. Там всё готово к бою. Первым открываю огонь своей батареи по засечённым огневым точкам противника. Выпустили более 100 снарядов, уже пошли в наступление батальоны, и тут-то огневые точки противника ожили. Наши бойцы под прицельным огнем перебежками продвинулись до речки и залегли. Гора от речки до станции была полита водой и получилась ледяная катушка. Позднее оказалось, что здесь фашисты почти месяц строили укрепления и траншеи.
Первую половину селения удалось освободить только к полудню. Поперёк его проходил ложок, и одна половина от другой отделялась «катушкой» и укреплениями из дерева, земли и льда. Их нужно было разбить артиллерией. Нервничает командир полка. На наблюдательный пункт приводят молодого, стройного, но очень бледного командира с перебитой рукой и пулей в груди. Мы перевязали ему рану и по ложку решили отправить в санпункт. Идти он не мог, его повезли на палатке, но по дороге он скончался.
А бой разгорался. Фашисты бьют из пулемётов, у нас много раненых, есть потери убитыми. Звонит майор Чапаев: «Срочно перемещайте наблюдательный пункт в левый конец селения». Мы и два телефониста с катушкой связи ползком по желобу конской дороги стали передвигаться в сторону левого края селения. Доползли до крайнего дома. Кирпичный дом старинной кладки выгорел до основания, но метровые толщиной стены спасали нас от града пуль, осколков мин и снарядов. Второй конец населённого пункта был нам виден как на ладони. До немцев было не более 150 метров и я начал корректировать огнём, приказывая: «Расковыряйте укрепления фашистов 122 миллиметровыми снарядами, расчистите дорогу стрелковому батальону».
Вдруг связист увидел в проёме окна парную упряжку с седоком, мчавшуюся во весь опор. Выбежав из дома, я заметил, что лошадей скосила пулемётная очередь, а седок лежит на снегу у саней и машет рукой. В это время снаряд разорвался в 4-5 метрах от меня. Теряя сознание, запомнил лишь чёрный столб: видимо, торф взметнулся от взрыва. Пришёл в себя уже на наблюдательном пункте. У меня пострадала правая сторона лица, были выбиты зубы, кровь из переносицы заливала подшлемник. Телефонист спрашивает: «Видите?», и я очень обрадовался, что целы мои глаза.
Командир дивизиона капитан Розенфельд по телефону отдал приказ срочно сниматься с наблюдательного пункта. Бой шёл уже на улицах станции. Под миномётным огнём, выполнив свою задачу, ползком по конной дороге мы вышли из-под обстрела. Нас ждали закрытые попонами боевые лошади. Мой белоногий дончак по кличке «Ирак», услышав мой голос, от радости заржал. По дороге у меня разболелись голова, правый глаз и челюсть, но в госпиталь я не обратился. Окрылённый успехами, я боялся потерять свой полк. Это было уже моё второе ранение.
Эхо боя за станцию Кудиново напомнило о себе через три года после Победы: мне пришлось перенести сложные челюстно-лицевые операции и операции по поводу атрофии зрительного нерва, в результате чего я потерял зрение на длительное время. К счастью, на один глаз зрение удалось частично восстановить уже дома, но второй глаз в институте Гельмгольца восстановить не смогли из-за отслоения сетчатки. Мне дали вторую группу инвалидности. Так судьба свела меня с Малмыжской местной организацией ВОС. Я безмерно благодарен председателю общества Анатолию Алексеевичу Криницыну и секретарю Сурие Габдулхаковне Яватовой за их доброту и заботу. Благодаря им, я вновь почувствовал себя нужным и в меру своих сил участвую в общественной жизни.
Всю жизнь я стремился быть полезным Отечеству. За свой ратный и трудовой путь награждён четырьмя орденами и 18-ю медалями. Несмотря на недуг, всё же бодрюсь, не могу сидеть без дела. В послевоенное время 10 лет трудился главным зоотехником, а затем преподавал в сельскохозяйственном техникуме. Воспоминания о жизни и войне изложил в книгах «Моя жизнь», «Портреты боевых друзей», «История села Старая Тушка», опубликовал на страницах газет 196 статей, занимаюсь Книгой Памяти победителей.
Сложилась и моя личная жизнь. Вместе с женой Галиной Петровной мы воспитали трёх дочерей: Татьяна – врач, Ольга – доцент Тимирязевской академии, кандидат экономических наук, Лидия – доцент Волгоградского педагогического университета, кандидат биологических наук.
В День Победы я вспоминаю своих погибших товарищей, горжусь, что вместе с бойцами своей прославленной батареи мы, как могли, не жалея своих жизней, приближали День Победы».
В последний путь Бориса Григорьевича земляки проводили в 2012 году, на 93-м году жизни.
Материал подготовила
Лидия Георгиевна Семёновых,
заведующая тифлоиздательским сектором
Кировской областной
специальной библиотеки для слепых.
